Гром

Смеркалось, в небе зажглись звезды. Неожиданно у Батбаяра задергалось правое веко. И хотя он верил, что это дурная примета, ничего не мог поделать с колотившимся в груди сердцем, лишь прижал его ладонью, не сводя взгляда с лица Даваху. В это время вокруг зашумели, засуетились люди, кто-то крикнул: «Прием кончился», и юноше ничего не оставалось, как покинуть зеленую коляску. На прощание он крепко сжал руку девушке.

— Встретиться бы еще разок, красавица моя, — шепнул он и спрыгнул на землю. Свита уже собралась вокруг коляски. Намнансурэн вышел из дворца, когда почти все гости разъехались. Был он изрядно пьян и от его непокрытой головы валил пар, как от бозов, только что снятых с джигнура. Вместе с ним вышла невысокая белолицая княгиня, с точеной фигуркой.

— Вы можете возвращаться домой. Я приглашен в гости, — сказал Намнансурэн сопровождавшим его чиновникам и сел в зеленую карету.

Даваху, пересаживаясь на облучок, выразительно посмотрела на Батбаяра: «Ну что, убедился?» Лошади тронули, заскрипел под колесами снег, и карета укатила.

Батбаяр вскочил на передок ханской коляски и погнал ее на подворье, навстречу дувшему с реки ледяному ветру. «Почему мне было так легко разговаривать с этой девушкой? Ведь я видел ее в первый раз. Может, оттого, что у служанок и у нас, ханских сопровождающих, одни и те же заботы? До чего же она приятная! Встретимся ли еще когда-нибудь? Наш хан наверняка нас и близко не подпустит к этому аилу, чтобы не узнали его тайну», — размышлял юноша, изредка смахивая с ресниц снег.

Хан почти не показывался, Содном постоянно находился при нем, и Батбаяру не с кем было поговорить, отвести душу. Он целыми днями бродил по подворью, выполнял мелкие поручения или околачивался на кухне. Жаворонок подмечал: чистосердечные люди гордятся тем, что Монголия теперь суверенное государство, а нойоны и чиновники стали еще высокомернее, ходят гордые, пыхтя, охая и цокая языками. Где находился хан, юноша не знал: то ли у богдо-гэгэна — вершил государственные дела, то ли веселился с большеглазой красавицей — женой цэцэн-хана. Батбаяр бродил по ставке нойона, слушал, о чем шепчется народ.

А народ шептался о том, что движутся на Халху маньчжуро-китайские войска. Недавно гун Максаржав во главе большого войска прибыл в Да хурээ разоружить солдат амбаня Саньдо, а наместник глянул на него своими лисьими глазками и говорит: «В этом захолустье у нас маловато солдат. Берите пока наши сабли и винтовки. Только смотрите, чтобы не заржавели. Скоро мы их у вас отберем. Не отдадите добром, возьмем силой». Тут Максаржав рассердился, выхватил саблю и говорит: «Мы не на переговоры пришли. Забирайте своих солдат и убирайтесь отсюда». Китайский нойон с высокомерным видом отдал приказ о сдаче оружия и процедил сквозь зубы: «Надеюсь, великий гун, мы скоро встретимся с вами. Подумали бы лучше о будущем», — и пошел прочь. Наверняка он теперь соберет многие тысячи солдат и вернется, чтобы дать бой.

Рассказывали и другое. В Срединном-де государстве свергли императора. Теперь маньчжурским нойонам не то что воевать с нами, — сами не знают, как свои головы уберечь.