Гроб хрустальный

Глеб покачал головой. Алик учился вместе с Оксаной в Керосинке, куда поступали те, кто пролетал в МГУ. Узнав о переезде Оксаны в Нью-Йорк, Глеб сразу подумал о симметрии ее судьбы: из каждого института она выходила с новым мужем, и тот увозил ее на родину предков. Следуя этой логике, Оксана должна развестись со своим Гэри -- но, похоже, дальше Нью-Йорка двигаться уже некуда.

-- Я сразу сказала, что не пойду, потому что они там будут только о компьютерах говорить. Алик поклялся, что возьмет со всех слово: при мне --ни звука о программировании и обо всем таком прочем. И вот вхожу я в комнату -и повисает тяжелая пауза. Видимо, они и впрямь Алику пообещали, а теперь всем неловко, потому что я посреди разговора вошла. И тут Якимович, чтобы спасти ситуацию, неуверенно начинает: "У нас тут в отделе новая лаборантка появилась. Молоденькая совсем. И как-то вечером, все уже ушли, достаю я бутылочку красненького, разливаю, мы с ней начинаем выпивать, а потом, когда она уже встает и собирается уходить, я так аккуратно прислоняю ее к стойке винчестера..." И тут вскакивает Гена: "Постой! Какая там у вас стойка?"

Глеб рассмеялся.

-- На самом деле, это тестовая история, -- пояснила Оксана. --Настоящие программисты обычно оживляются и начинают мне объяснять, что это должна быть не стойка винчестера, а стойка процессора. Или наоборот, потому что я всегда путаю.

-- Да я никакой не программист, -- вздохнул Глеб. -- Даже диплом по солитонам писал.

Интересно, подумал он, помню я сейчас, что такое эти солитоны? Как там было у Бродского: чтобы забыть одну жизнь, нужна как минимум другая. Другая жизнь -- это с Таней, и ее он прожил. Вероятно, лишь когда закончится другая жизнь, можно вспомнить первую. Так теперь и случилось.

-- А ты думаешь, Зюганов может победить на выборах? -- спросила Оксана

-- Шутишь? -- ответил Глеб. -- Посмотри, что по телику творится. С этим покончено. Ты скажи лучше, кого из ребят видела?

-- Да почти никого, -- ответила Оксана. -- Я все больше с ребенком на даче сидела. Вот Мишку, Ирку, Абрамова и Светку Луневу видела, благо, они вместе работают... Феликса еще -- а так почти никого.

-- И как они?

Оксана пожала плечами.

-- Нормально. Мало изменились. Приятно, что они как-то нашли себе нишу в совке.

Слово "совок" никто не говорил уже лет пять, и Глеб про себя отметил, что Оксана тоже мало изменилась. Живя в Москве Глеб, наверное, видел одноклассников реже, чем наезжавшая сюда Оксана. По большому счету, это неслучайно: он уже десять лет назад знал, что им не о чем говорить. Он слишком старался походить на Таниных друзей и не мог позволить себе возвращаться к тому, что осталось далеко позади. Впрочем, теперь следует признать, что силы потрачены зря: встречая старых приятелей или даже не знакомых раньше матшкольников, вроде Оси, Глеб чувствовал, будто вернулся домой. Немного грустное возвращение человека, который понял, что мало приспособлен для жизни в других местах. Нечто подобное, вероятно, испытала бы Оксана, репатриируйся она в Москву.

-- Было приятно их повидать, -- продолжала она. -- Особенно Емелю. Он был какой-то очень светлый. Вспоминал, как мы вместе учились.

-- Было дело, -- кивнул Глеб. Ему тоже было что вспомнить.

-- Он, кстати, недавно Маринку Цареву встретил. Он тебе не рассказывал?

-- Нет.

Глеб напрягся. Суток не прошло, как Витя сказал: "Это все из-за Маринки Царевой", -- и снова это изрядно позабытое имя. Первая красавица класса, исчезнувшая, по словам Феликса, сразу после выпуска, -- почти как Глеб.

-- У меня было ощущение, что между ними что-то есть... мне показалось, неслучайно он мне рассказал, когда все из комнаты вышли.

-- Думаешь?

Вот странно. Никогда бы не подумал, что одноклассники могут заводить любовниц и друг другу изменять. Почему-то всегда казалось, что для них секс до сих пор -- скорее тема для шуток, чем реальное действие. Глеб вспомнил, как много они шутили в школе о сексе... почти всегда о сексе. Так могут шутить только подростки, видевшие голых женщин лишь на репродукциях картин из Эрмитажа.

-- Я не знаю. Вы же все в нее были тогда влюблены.

-- Ну, только не я, -- покачал головой Глеб. -- Ну, Чак, Абрамов, Вольфсон... как, кстати, он поживает?

-- Не знаю, -- как-то раздраженно ответила Оксана. -- Почему вы все думаете, что если мы оба живем в Америке, то общаемся друг с другом больше, чем вы с нами? Между нами четыре часа лета и три часа разницы. Впрочем, сейчас я специально взяла билет через Сан-Франциско, чтобы с ним повидаться.

-- Привет ему передавай, -- сказал Глеб, и тут зазвонил телефон. Феликс, еще один их одноклассник, которого Глеб видел раз в год.

-- Привет, Железный, -- сказал Глеб. -- У меня Оксана как раз сидит.

-- Она уже знает? -- спросил Феликс мрачно.

-- О чем?

Что-то сразу навалилось, что-то было в голосе Феликса, отчего позабытое ощущение ваты в воздухе на секунду опять вернулось. Серой, вязкой ваты, заполнявшей кухню -- даже лица Оксаны не разглядеть.

-- Что Мишка Емельянов вчера вечером застрелился.

Сквозь вату Глеб вышел из кухни, волоча за собой длинный телефонный шнур.

-- Ты что?