Грифоны охраняют лиру

Водитель выключил мотор, и тьма мгновенно обступила их, наполнившись запахами и звуками. Пощелкивал остывающий металл, стрекотали кузнечики, где-то очень далеко ехал поезд, время от времени подававший гудок, чтобы было не так страшно одному ночью. Пахло лесом, скошенной травой, влагой, землей, какими-то животными. Глядя на темную громаду Зайцева дома, Никодим внутренне присвистнул: вовсе он был не похож на утлую избушку («лубяную», машинально подумал он, заодно опознав источник стереотипа), рисовавшуюся ему в воображении: был он кряжистый, каменный и совершенно безжизненный на вид, как и ближайшие его соседи, только у третьего или четвертого по счету дома светились окна и слышались от него повторяемые гаммы. «Вот преимущество уединенного жилья, — проворчал Заяц, возясь с ключами. — В городе ей бы давно голову оторвали за ночные экзерсисы, а тут бренчит, бренчит, бренчит. Тогда подождите, пожалуйста», — обратился он к шоферу. — «Охотно, шеф. Я пока дымком потравлюсь, если оставите». Заяц протянул ему портсигар, откуда тот, аккуратно стараясь не задеть пальцами мундштуки, вытянул одну папиросу: «Наше вам». Дверь щелкнула и распахнулась, щелкнул выключатель. Заяц с Никодимом, щурясь от яркого холодного света, прошли внутрь.

Внутри дом казался еще больше, чем снаружи: они стояли в огромной прихожей, пол которой был выложен черно-белым кафелем, напоминая гигантскую шахматную доску; стены от пола до потолка были забраны книжными полками, между которыми с трудом была втиснута небольшая вешалка с висевшими на ней какими-то непритязательными плащами и чуть ли не шинелями. Судя по одежде, Заяц жил один, но вряд ли он самостоятельно мыл это футбольное поле: значит, есть прислуга, — упражнялся Никодим в дедуктивном методе, вспоминая заодно официантку из «Тунца»: знала ли она, расточая свои милости, что пожилой любитель кальвадоса не так прост, как кажется? Впрочем, сам любитель тем временем освободился от пиджака, пристроив его на тремпель, и жестом пригласил Никодима вперед. Следующая цепь светильников вывела из темноты длинный коридор, тоже с книжными шкафами; пройдя по нему несколько шагов, они повернули вправо — вероятно, в гостиную или библиотеку: здесь тоже были книги, но кроме них — камин, два кресла и пышный ковер на полу. Над камином висела картина — молодая женщина, смутно показавшаяся Никодиму знакомой, стояла в длинном белом платье на фоне романтических руин. В углу комнаты высилась деревянная полированная радиола на тонких ножках с большой надписью «Strassfurter». Заяц со старомодной учтивостью усадил Никодима в кресло, осведомившись, что тот будет пить. — «Кальвадос, конечно». — «Отличный выбор, как говорят в рекламе», — отвечал тот, отправляясь в темноту к живительному источнику.

Никодим сидел в мягком удобном кресле, глядя в темное жерло холодного камина и физически ощущая скорость, с которой вдруг двинулась его жизнь: новые знакомства, события, — мысли так захватили и повлекли его, как будто он попал в поле притяжения силы, которая легко преодолевала сопротивление его собственной воли. В детстве он читал в книжке про животное по имени муравьиный лев, которое роет специальные охотничьи воронки правильной формы, а само, зарывшись в песок, прячется на самом дне. Раззява-муравей, спешащий по своим делам, попадает в эту воронку и скатывается по ее стенке вниз, поскольку не может ухватиться лапками за податливый песок, — а внизу его уже поджидает хитроумный инженер. Никодим тогда недоумевал: для муравья песчинки должны быть по размеру как для нас арбузы — неужели так трудно было бы выбраться из арбузной воронки? (И, кстати, каждый раз, проходя в детстве мимо бахчевого развала, охраняемого сизоусым продавцом, он прикидывал — можно ли забраться вверх по этой куче.) Сейчас же Никодим, сам почувствовавший эту силу притяжения, отличную от привычной земной (прежде всего тем, что она была персонифицирована, действуя избирательно только на него), вчуже сочувствовал несчастному перепончатокрылому. Вернувшийся Заяц прервал его мысли: в руках у него был поднос с пузатой бутылкой и двумя рюмками, а под мышкой квадратный конверт без надписей.