Грифоны охраняют лиру

— Ну как? — спросил Заяц с таким горделивым выражением лица, как будто он сам имел прямое отношение к запечатленному на пластинке.

— Неплохо, — осторожно отвечал Никодим. — А что стало с этим, которого побили?

— Да ничего, как с гуся вода. Встал, отряхнулся и дальше пошел. Некоторое время писал всюду доносы на Шарумкина. Вот, кстати, удивительная вещь — отчего интеллигенты так любят писать доносы? Ведь в гимназиях, где мы все учились, фискалить было всегда тяжелым непрощаемым грехом, в университете тем более. А как вырос и пошел по прогрессистской линии — все бывшие принципы забыты, поскольку в деле борьбы с инакомыслящими нет компромиссов. Доносы, доносы, доносы — мне рассказывал один знакомый из архива жандармского управления, который ведает там картотеками, что после каждого заседания прогрессистского кружка одна половина собравшихся пишет донос на другую половину — дескать, были такие-то, говорили то-то. А уж если новый журнал образуется, так там чуть не очередь выстраивается — доносить, о чем на собраниях будет говориться. А чего там доносить — и так все понятно: ах, какая Россия ужасная и неизящная, надо ее разделить на части и позвать варягов управлять.

— Так значит, они не опасны, если полиция про все знает?

— Нет, это заблуждение. Это все кажется детскими шалостями — вроде как стоит пять минут на них посмотреть и их послушать, так проникнешься таким рациональным отвращением, что никогда не сможешь воспринимать их всерьез. Это на самом деле не так: вы видели когда-нибудь дерево, пораженное жуком-типографом?

— Не знаю. Нет.

— Это маленький такой жесткокрылый. Он вдруг начинает плодиться раз в несколько лет, обычно на фоне каких-нибудь катаклизмов, вроде засухи или, наоборот, сильных дождей. Сами по себе они неопасны, но они откладывают яйца, из которых вылупляются личинки и залезают под кору деревьев, обычно хвойных. И начинают, натурально, рыть ходы под корой и пить сок этого дерева. Внешне это сперва никак не заметно: стоит ель огромная, сто лет стояла и еще сто простоит. И вдруг одномоментно, без всяких других симптомов, она начинает желтеть, желтеть и умирает. Вы только вдумайтесь — маленькие червячки, в несколько миллиметров, и погубили огромное дерево, которое сто лет росло. Вот так и тут: все это накапливается понемногу — они ходят, пишут, агитируют, вербуют себе новых сторонников — и так исподволь меняется уже само настроение общества. Если все время, день за днем, повторять, что Россия хуже всех стран, что русские самый бестолковый народ, что ничего они не могут сами решить, что цесаревич в маразме, а министры сплошь упыри и коррупционеры, — рано или поздно это станет общим местом, нулевым координатом? И заметьте, что еще десять лет назад… впрочем, вы были дитятей. Да. И главное, все они на вид такие умные, привлекательные, праздные, что поневоле хочется им подражать — если не в образе жизни, то хотя бы в мыслях. При этом для многих из них это чужие мысли, заемные, но у нас ведь чем больше в какой-то среде говорят о свободе, тем более там склонны к деспотизму. Интеллигент выбирает себе одного вожака и дальше слушает его беспрекословно, все делает, как ему скажут: это в его представлении и есть безграничная личная свобода. И он не понимает, что его поведение самоубийственно — если они (о чем они втайне все мечтают) дождутся какого-нибудь трудного момента — войны или неурожая, так что смогут поднять народ на революцию — народ же первый их развесит по столбам. Кроме, конечно, Ираиды, которая или успеет ускользнуть в свой замок в Нормандии, или в крайнем случае возглавит восставших. Впрочем, заболтался я, а возница ваш тем временем, наверное, заскучал. Давайте еще по рюмочке, по папироске — и я вас отпущу. Знаете, я подумаю еще, как бы попробовать найти Агафона. Может быть, все-таки деревня. Не знаю, впрочем, как ее отыскать, это где-то в Псковской губернии, кажется.

— Не Шестопалиха? — спросил Никодим, повинуясь вдохновению.

— А почему вы так думаете? — Заяц посмотрел на него с интересом.

— По странному совпадению…

В эту секунду прозвенел дверной звонок. «Вот свинья», — пробормотал Заяц, заозиравшись как бы в поисках, куда спрятать Никодима. Тот вывел его из затруднения, спросив, где нужник. «Направо по коридору, первая дверь слева», — ответил тот и пошел открывать.