Ничто не казалось реальным. Все это было декорацией. Тишина, звезды среди крон, выбеленных ярким лунным светом, приглушенные звуки вокруг меня: кто-то кашлял и задыхался, кто-то стучал прикладом по грузовику и ругался — все это было ненастоящим. Я слышал сильные размеренные всплески трелей сверчка и гадал, что еще я услышу. Как мы узнаем, когда они нападут?
И кто они такие? Последователи Чарли Старра? Люди, работающие на Комус или на Комитет Свободы? Я и сам задавался вопросом, какой стороне сейчас я принадлежу? Подумалось, что если Тед Най проиграет, то проиграю и я, так что в конечном счете я — за Комус. Внезапное ощущение огромной силы Комуса охватило меня там, в темноте, его незримые нервные сети, мускулы и стальной костяк связали континент воедино. И я знал, что независимо от того, что я делал или не делал, ничто не могло повредить Комусу. Ничто не могло разорвать сеть.
Я был рад и немного огорчен.
Гатри прошептал:
— Тихо! Слышите?
Где-то внизу, в темноте под деревьями, хрустнула сухая ветка. Потом еще одна чуть правее. Еще две или три слева. Довольно много людей поднималось к нам по склону через секвойи. Они рассредоточились далеко друг от друга и двигались очень осторожно. Теперь мы сидели слишком тихо. Никто не кашлял и не шевелился. Мы ощутили себя единственной крепостью, окруженной неизвестностью, и все чувства были направлены в сторону приближающихся людей. В тот момент я вообще не осознавал себя как отдельного человека. Я был полностью частью Комуса и защитником станции, которую мы должны были отстоять любой ценой.
Голос Гатри прозвучал с придыханием у меня над ухом:
— Там, видите?
Я ничего не видел. Только тень, которая быстро промелькнула за деревьями и исчезла. Затем слева послышался звук, как будто кто-то зашипел и кашлянул, и я увидел вспышку голубоватого света. Фигура под деревьями упала навзничь и ударилась о землю без единого звука. Шипение и кашель производил необычный дробовик. Я был искренне удивлен, как тихо он стреляет. Он только кашляет и вежливо плюется голубым огнем, а потом разносит в клочья любое препятствие на пути.
Я прижал приклад дробовика к плечу и положил палец на холодный спусковой крючок. Но стрелять мне было не во что. Я на мгновение представил себе круглое лысеющее лицо Харриса, человека в коричневом свитере с дыркой на манжете. Мятежники, конечно. Но действительно ли я хотел расстреливать их из дробовика? Смогу ли я?
Послышались какие-то переговоры внизу на склоне. Затем человек вышел из укрытия и начал взбираться на холм. Ружье Гатри рядом со мной вздохнуло и вспыхнуло синим огнем. Крик застрял у человека в горле, когда тот упал.
Среди деревьев грохнула винтовка, и я услышал, как что-то гнусаво взвыло и впилось в борт грузовика рядом со мной. Звук был такой, как будто грузовик дал задний ход у реки — пуля громко ударилась о гулкую сталь.
Мгновенно вдоль всего ряда грузовиков раздался шипящий кашель, и веера голубого пламени вырвались наружу, как будто грузовики были одним длинным сегментированным плюющимся огнем драконом. Гатри раздраженно посмотрел на меня и прокричал:
— Давайте стреляйте, стреляйте же! Нужно уничтожить их всех быстро! Просто стреляйте по склону!
Я видел, как темные фигуры падают и лежат, слегка подергиваясь, на земле. Я видел вспышки выстрелов внизу и слышал свист пуль. Какой-то абстрактной частью сознания я подумал, что наша труппа все еще спит, одурманенная усталостью и действием скотча, думая, что шум — это грузовики на шоссе и далекие крики дальнобойщиков, сменяющих друг друга на дежурстве. Или они проснулись и испуганно затаились?
Теперь вся дуга дракона шипела, выплевывая голубое пламя из каждого сустава. И все же я не мог стрелять.
Я не мог встать ни на чью сторону.
Я услышал, как рядом со мной Гатри неожиданно хмыкнул. Я никогда раньше не слышал этого звука, но знал, что он означает. Может быть, это была какая-то наследственная память моих предков о великих войнах прошлого века. Я просто знал. Резко повернувшись к нему, я на мгновение увидел его осунувшееся лицо в голубом лунном свете. Кровь начала просачиваться сквозь клетчатую рубашку высоко на плече, он слегка вздохнул и сказал, глядя вниз:
— Слишком высоко, — потом поднял глаза, его лицо внезапно исказилось, и он приказал, — Рохан, стреляйте, стреляйте! Вон там!
Я развернулся, чтобы посмотреть. По склону трое мужчин пригнувшись бежали к нам, освещенные, как днем, ярким лунным сиянием. Первый смотрел мне прямо в глаза, и все внутри меня, казалось, перевернулось в одном быстром порыве ужаса и отвращения.
В нем было так много всего, что можно было понять с первого взгляда. Даже теперь я вижу его во всех подробностях и думаю, что буду видеть всегда. Но уму требуется некоторое время, чтобы разобраться в том, что видит глаз. И только тогда я ощутил, как волна ненависти и отвращения вырвалась наружу из глубины моего «я», такая же сильная, как внезапная боль.