Енох держал мою руку возле своей груди.
Я отшатнулся сразу же, как понял, что моя ладонь как будто в самом деле касается чего-то горячего и ритмически сокращающегося. Как будто я потрогал его сердце. Ужас рос во мне прямо пропорционально изумлению. Я сжимал и разжимал руку, как ненормальный. Енох смотрел куда-то мимо меня с досадой, но никак не с удивлением, как будто он уже проходил это раньше.
Моя логическая цепочка была быстра, если бы не один чертов вопрос, который уместился в два слова:
- Какого хрена?
Енох не ответил. Я не удивился, хотя бы потому, что в подобие моего шока люди обычно не имеют сил на то, чтобы еще чему-то удивляться. Я случайно вернул в памяти эпизод этого сумасшедшего голода и чуть не вспотел второй раз. Я сел на полу, обнимая колени. Я достаточно играл в нового Джейкоба. Я не хочу, я действительно не хочу быть странным. Одно дело – зажигать огонь, но совсем другое – видеть монстров и страдать этими припадками. Я был опустошен и измотан. Я находился на грани своего мужества, на грани своего сознания. Я до отчаяния хотел уснуть, но вопрос не давал мне закрыть глаза. Мне было страшно. Я боялся самого себя.
- Надень.
Я послушно нацепил протянутые мне очки. Поначалу я ничего не видел, кроме того, что стекла очков окрашивают комнату по-разному. Затем Енох сжал пальцами мой подбородок и заставил меня поднять взгляд. В центре его груди, с уклоном влево, ритмично перемещались потоки цветных вихрей. Это было красиво, хотя и не понятно. Енох высказал что-то о моей непроходимой тупости, после чего я заметил это. Я не претендую на звание биолога или анатома, но я точно усвоил, что сердце человека было четырехкамерным. Но не сердце Еноха я видел только два. Слабые, призрачные контуры двух камер. Это было странно, но нужного мне ответа я не получил. Я стянул очки, пожав плечами, после чего Енох вздохнул. Устало. Возможно, еще более устало, чем это сделал бы я. Прежде, чем я успел выдать хоть один звук, он запустил руку в банку, поморщился, вытащив свежее сердце, после чего совершил этот фокус с подменой сердец. С самим собой. Он побледнел, но я больше не смотрел на него. Я в слабом отзвуке страшного понимания смотрел на его сердце, черное наполовину. Мертвое наполовину. Мои глаза округлились, по моим подсчетам, до размеров арбуза. Мои мысли летели со скоростью света, пока он менял сердца обратно. Его трофейное бычье сердце заметно увяло, когда он вернул его в банку.
Я складывал два и два. Мой приступ был ему знаком, да и в движениях его было много какой-то обыденности. Моя странность была точной копией таланта моего дела. Не нужно было быть Нобелевским лауреатом, чтобы понять, что Енох проделывал это, чтобы помочь моему деду. Да только с чем, что такое этот чертов приступ?
Перед моими глазами все еще стояло наполовину мертвое сердце. Вопросов меньше не стало, но я вдруг переключился на то, что должен испытывать Енох. Он не был полным ублюдком, если пошел на это. Да только что это такое? Мне грозит это еще раз?
- Расскажи мне, - одними губами взмолился я, с возросшим сожалением всматриваясь в его лицо. Теперь понятно, откуда его синяки под глазами и совершенно белый цвет рук. Он запретил себя жалеть, но я ничего не мог с этим поделать.
- Ты ведь не дашь мне уснуть? – с безнадежностью в голосе произнес Енох, после чего рывком поднялся с корточек на ноги и прошел обратно в свою спальню. Я, пошатываясь, побрел за ним. Я не хотел сидеть, не найдя в себе этих сил, поэтому просто лег на вторую половину его кровати. В конце концов, я трогал его сердце, ничего страшного в том, что я полежу в метре от него, уже не было лично для меня. Я ждал, когда же он заговорит, но он молчал.
Я с трудом повернулся на бок. Он лежал с закрытыми глазами, запрокинув руки за голову. На секунду я подумал, что он спит, однако Енох тут же открыл глаза. Он сверлил взглядом потолок.