Это оказалось еще обиднее, чем я думал. Я молча сидел и смотрел на то, как он готовится ко сну. Быть пустым местом – это моя профессия по жизни, но здесь для меня и места не нашлось, чтобы накрыть его своей пустотой. Было обидно быть странным в доме странных детей. Я отметил краем сознания, что крой его футболки такой же, как и у меня, а, значит, мисс Перегрин все же выглядывала в настоящее, хоть и запрещала о нем упоминать. Уловив эту деталь, я вдруг начал жадно рассматривать его, словно только что осознал, что Енох родился в девятнадцатом веке. В двадцать первом его внешность сделала бы его аутсайдером, в этом не было никаких сомнений. Чего стоили его синяки под глазами. Почему они вообще взялись? Я мучился кошмарами полгода, но и вполовину не выглядел так же плохо, как Енох. Что-то похожее на жалость закралось в мое сознание.
В общем-то, одновременно с кулаком Еноха, врезавшимся в мою скулу. Позорно, как мешок мелкой картошки, я упал на пол, взращивая в себе обиду и непонимание пропорционально Фионе и ее моркови. Я был предан в самом доброжелательном намерении. Мне было настолько обидно, что я забыл о саднящей скуле и о том, что отец учил меня бить в ответ, не раздумывая. Я тупо смотрел на пышущего гневом Еноха прямо надо мной, думая, то ли он больной, то ли я все же переоценил свои дипломатические способности.
- Не смей меня жалеть, - прошипел он в ярости, с силой которой я еще до сих пор не встречался. Меня уже били пару раз до появления Рики, но это было больше для развлечения, чем от ярости. Я только гадал, как он понял эту жалость во мне, когда я ее только-только обнаружил. Я списал это на ошибку деда. Не так уж мы и отличаемся, наверное.
- И не думал даже, - поспешил оправдаться я.
Енох мне не поверил. Он оттолкнулся от пола и поднялся на ноги. В его молчании явно читалось желание выкинуть меня из окна. Я был близок к тому, чтобы уйти. Я принимал решение остатками чувства самосохранения. Как будто мне так нужно было его хорошее отношение. Пора было снимать розовые очки.
Но нет.
Я аж услышал, как во мне переключило тумблер адекватности. Я сел на его кровать. Мне показалось, что я опять на волне деда, потому что телом управлял кто-то другой, точно не я. Я никогда не был настолько дерзким. Внутри жалкая часть меня съежилась и дрожала от страха быть побитым/убитым его гомункулами. И как-то одновременно я его умудрялся понимать. Доктор Голан от радости сошел бы с ума, осознав глубину моего психоза. Я рискнул посмотреть на Еноха. Он стоял спиной ко мне, лицом к окну, и в полутьме его комнаты я угадал его растерянность. Как будто, не знаю, он ждал, что я или ударю его в ответ, или уйду. Когда он повернулся, я по наитию понял, что он не решил, что со мной делать. Когда слетала вся его завеса нелюдимого неприятного парня, он становился каким-то уязвимым. Правда, при мне она слетала секунд на двадцать, так что все это мои домыслы.
- Просто сделаю вид, что тебя здесь нет, - наконец пробормотал он, перекидывая полотенце через плечо. Я как тень последовал за ним, останавливаясь в дверях его миниатюрной ванной комнаты. Ее обустройство ввело меня в какой-то идиотский восторг непродвинутым технически прошлым.
Я был очень занят отсутствием труб у странного умывальника, когда поймал себя на том, что смотрю то я, в общем, не на умывальник, а на его руки. Они были очень белыми, и если на фоне крови это казалось не таким пугающим фактом, то на фоне белого таза очень даже. Я забеспокоился.
Может, стоит спросить его, живой ли он сам? Мало ли тут всяких чудес.