Гретхен

– Безобразие какое! – взревела Магда. – Перестань сейчас же говорить по-английски! Это ты специально, чтобы я не поняла!

Мама решила отвлечь Магду и достала из сумки пакет мармеладных мишек.

– Вот твои любимые конфеты! – сказала мама.

Но мишки сейчас совершенно не интересовали Магду.

– Раз ты такая вредина, то и я буду вредничать! – выкрикнула она. – И ни за что не передам тебе то, что меня просили тебе обязательно передать! Вот так!

– Do, what you not can let[14], – сказала Гретхен Магде. Гретхен любила иногда подразнить сестру.

– Не скажу тебе ничего-ничего-ничегошеньки! – завизжала Магда.

Гретхен стала помогать маме разгружать покупки: часть пошла в холодильник, часть она рассовала по шкафам.

– One day, sister, I cut up your tongue![15] – продолжила урок английского Гретхен. Она не думала, что Магде есть что сообщить ей.

– Это очень важное известие! А я тебе ничего не скажу! – Магда уже совсем разошлась и верещала как резаная.

Мама зажала уши руками.

– Магда, умоляю тебя! – проговорила она. – Это невыносимо! Ты не можешь кричать потише?!

У Магды и в обычном-то состоянии был довольно громкий резкий голос, а уж когда она расходилась и начинала вопить, то можно было подумать, что рядом работает несмазанная бензопила.

– Как можно кричать тише?!!! – еще громче возмутилась Магда, схватила упаковку мишек, разорвала ее одним движением, высыпала на ладошку целую пригоршню, запихнула ее в рот и покинула кухню.

Мама отняла руки от ушей.

– С характером дамочка! – сказала Гретхен.

– Дамочка с характером должна была тебе передать, что приходил Конни и что ему нужно срочно с тобой поговорить! – сообщила мама.

– Какой Конни? Наш сосед? – Гретхен крайне удивилась. Никаких дел у нее с соседом Конни не было, и уж тем более срочных. Он изредка захаживал к Закмайерам, чтобы попросить клещи, или спички, или соль. Иногда они сталкивались на лестнице или на трамвайной остановке, перебрасывались несколькими фразами, и все. Этим их общение и ограничивалось. В незапамятные времена, впрочем, она несколько раз встречалась с ним на вечеринках у Габриэлы. Тогда Габриэла дружила с неким Эберхардом, которого превозносила до небес, а этот Эберхард, который уже давно «растворился в пространстве», учился в одном классе с Конни.

Конни был на год старше Гретхен и уже закончил школу. Несколько дней назад он как раз сдал последний выпускной экзамен.

– Интересно, что ему надо? – задумалась Гретхен и сунула прядку волос в рот.

– Может, он вдруг воспылал к тебе страстной любовью! – сказала мама со смехом.

– Что-то долго он разводил костер своей любви! – рассмеялась Гретхен в ответ. – Надо было раньше разводить, лет десять назад! Тогда я только и мечтала о таком кавалере!

– Вот так всегда: заветные желания имеют обыкновение исполняться с большим опозданием, когда это уже не нужно! – сказала мама.

– У Конни к тому же уже есть девушка! – продолжала Гретхен, перестав жевать прядку волос. – Ты ее не видела? С такими черными волосами… Красотка! Приходит к нему три раза в неделю и ровно за двенадцать минут до полуночи выскакивает как ошпаренная из квартиры.

Мама кивнула.

– Чтобы успеть на последний трамвай, наверное, – предположила она.

Тут в кухне появился папа и принялся изучать покупки, которые еще остались неразложенными. Гретхен отметила про себя, что усы у папы уже не такие обвислые, а вполне бодро топорщатся в разные стороны.

С радостным видом он извлек из пакета прозрачный пластмассовый стаканчик с беловатой жидкостью, в которой бултыхался желто-коричневый шарик.

– М-м-м! Копченая моцарелла! – воскликнул он, причмокивая. – Объедение! А базилик купили?

Мама молча достала из тряпичной сумки горшочек с базиликом. Папа открыл стаканчик и сунул нос внутрь – с наслаждением понюхал желто-коричневый шарик.

– Это мы сегодня будем есть или завтра? – спросил он.

Мама ничего не ответила.

Папа поставил стаканчик на стол.

– Со мною что, теперь не разговаривают?

Мама опять промолчала.

– И как долго будет продолжаться эта молчаливая забастовка? – Папа закрыл моцареллу крышкой.

Мама прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди.

– Она на меня сердится. Только потому, что я отважился высказать свое мнение! – сообщил папа, повернувшись к Гретхен.

– Свое мнение он высказывал при этом достаточно шумно! – пояснила мама, тоже обращаясь к Гретхен. – Орал как сумасшедший! На весь дом! Так, что от первого до последнего этажа всем слышно было.

– Ну хорошо, прости! – проговорил папа, на сей раз обращаясь напрямую к маме. – Что мне сделать, чтобы ты меня помиловала?

Гретхен прошмыгнула мимо мамы в коридор. Ей не хотелось мешать родителям – пусть мирятся без нее. В ее присутствии мама, по наблюдениям Гретхен, почему-то не так легко шла на компромиссы. Быть может, это объяснялось тем, что мама не хотела подавать пример малодушия и в воспитательных целях демонстрировала твердость – так, по крайней мере, объясняла это себе Гретхен.