Грехи наших отцов

«Именно, – мысленно подтвердила Рагнхильд. – Уже потому, что я сижу здесь и объясняю, а ты до сих пор так ничего и не понял».

– У меня недвижимость под аренду в Эльвсбю, – сказал Бёрье. – И я так считаю, что проблемы нет, пока она не беспокоит. Когда ко мне приходит квартиросъемщик и жалуется, что в трубах засор, я достаю ящик с инструментами.

– А с женщинами как? – поинтересовалась Рагнхильд. – Хоть раз приходилось доставать ящик с инструментами?

1970 год

Ее зовут Марьют, и она из Кеми. Бёрье часто видит ее в Народном парке. Красавица, но на несколько старомодный манер. Современные девушки носят короткие стрижки и укладывают волосы, у них в моде брюки, короткие юбки и лаковые сапоги. У Марьют прическа как у Риты Хейворт[54]. Платья и пиджаки она шьет сама, строго по фигуре.

И еще Марьют много смеется и любит бокс, хотя, по собственному признанию, может иногда и вздремнуть во время поединка. И главное, никогда не говорит ни о Вьетнаме, ни о Никсоне.

В сентябре 1970 года Бёрье вернулся в Кируну героем. Вот уже трижды он выигрывал чемпионат Швеции. Последний раз – нокаутом. Ему никогда не приходилось платить в питейных заведениях: желающие угостить выстраивались в очередь. Даже первый школьный обидчик времен старшей ступени появился однажды перед столиком Бёрье с кружкой пива в руке. «Исчезни, – громко, чтобы все слышали, сказал ему Бёрье. – Мы с тобой никогда не были приятелями, ты и я». Кто-то из тех, кто стоял ближе, взял кружку со стола и передал назад угостившему.

Но Бёрье праздновал на широкую ногу. Заседал в пивных каждую неделю по меньшей мере со среды. Женщин тоже было достаточно, Бёрье давно потерял им счет.

Он спросил Марьют, не хочет ли та прогуляться. Она не хотела. Угостить ее спиртным тоже не получилось.

– Я здесь, чтобы танцевать, – объяснила Марьют, потягивая лимонад через соломинку.

– Я не умею танцевать, – ответил Бёрье. – Вот и подумалось, что мы могли бы подышать свежим воздухом.

– Лучше научитесь танцевать.

Марьют озорно подмигнула и исчезла в толпе с парнем из Туоллуваары, который запросто мог бы выиграть чемпионат по прыщам.

Бёрье не сдавался. Выждал время и опять подошел к Марьют.

– Я тут подумал, может, вы могли бы поучить меня…

Они натанцевались вдоволь. Много смеялись. Потом с неделю гуляли, прежде чем оказались в одной постели. Бёрье застелил чистое белье. Марьют только что исполнилось восемнадцать, и она жила с тетей, поэтому встречаться можно было только у него.

– Кто это? – Марьют ткнула пальцем в девушку на его груди, почти такую, как была у отца, и изобразила негодование.

– Это ты, – ответил Бёрье.

Тут она снова рассмеялась, сняла со стены перчатки, в которых он выступал на последнем чемпионате, и повесила себе на грудь. Расспрашивала о других татуировках. На тот момент их у Бёрье было уже несколько. Белый медведь с оскаленными зубами – символ клуба «Северный полюс»; Бёрье вытатуировал его после Берлинского чемпионата. Девушка, игральная карта и бутылка – после последнего чемпионата Швеции. Когда Бёрье станет чемпионом мира, обязательно сделает на спине татуировку в виде корабля, вокруг которого обвивается змей.

Марьют посчитала это мальчишеством и опять смеялась. И над «точками бродяги» тоже. Это была первая татуировка Бёрье, и с ней связана история, которая только со временем стала казаться ему забавной. О том, как дворовый приятель наколол точки штопальной иглой, и какой концерт устроила мать, и как он потом попал в больницу.

На Рождество Марьют объявила, что беременна, и Бёрье купил ей кольцо – не более того. В июле в родильном отделении больницы Кируны на свет появилась девочка. Но татуировок на теле Бёрье это событие не добавило.

* * *

– И что было потом? – спросила Рагнхильд.

Она посмотрела на номер на дисплее и все-таки решила его сохранить. Набрала имя контакта: «Бёрье Стрём».

– Потом? – переспросил он. – Я готовился к чемпионату мира, много работал. Она устала от всего этого и вернулась в Кеми. Айна к тому времени только начала ходить.

Он не углублялся в детали – о том, как напивался, так что Марьют приходилось подставлять плечо, чтобы он смог подняться по лестнице. Соседи выглядывали из дверей, но Бёрье не был пьян настолько, чтобы с ними пререкаться. Или как однажды сблевал на пол. Или о том, как никто из приятелей не хотел сажать его в свою машину, а Бёрье был не в том состоянии, чтобы вести свою. И тогда они одолжили тачку на ближайшей стройке и повезли его домой. Вывалили возле подъезда, как мешок с картошкой.

С тачкой вообще вышла веселая история. Приятели везли ее по очереди и несколько раз опрокинули Бёрье на дорогу.

– Ты поддерживаешь связь с дочерью? – спросила Рагнхильд.

– Да, мы перезваниваемся. Иногда она приезжает ко мне с внуками. Одному четырнадцать, другому двадцать. Время идет.

Вилла подошла и решилась наконец взять корм из руки Рагнхильд. Проглотила и снова попятилась.

– Хорошая девочка, – похвалила Рагнхильд, между тем как рассказ Бёрье навел ее на грустные размышления.