Грехи наших отцов

Томми не понимал ее нового парня. Как можно заниматься сексом на кровати, на которой он… нет, Томми так точно не смог бы. Так он думал, хотя и знал, что это неправда. Что пошел бы на что угодно ради нее. Они вынесли стол из гостиной и ковер, на котором он стоял. Оставили Томми половину цветов, но и те давно засохли.

Он вспомнил Галину Кириевскую и подростков, которые сфотографировали тело. Обычно Томми был не из тех, кто, чуть что, дает волю рукам. Анна-Мария решила, что дело в частых пьянках. То, что Томми сорвался, вывело ее из себя.

Хотя что она знала, Анна-Мария? Томми ведь сделал нечто куда более страшное.

Убитые женщины в снегу за обломками телеги Мерви Юханссон не давали ему покоя. Сердце так и прыгало в груди. Томми ошибся, выбрав службу в полиции. Но он мечтал об этой работе с десяти лет. С того самого дня, как к ним в класс пришел полицейский, и даже самые отпетые драчуны и безобразники впечатлились мужчиной в темно-синей форме.

Томми уже тогда все решил. Однажды он станет таким же, и на него тоже все будут смотреть снизу вверх. В полицейскую школу поступил со второй попытки. По окончании обучения получил место в Кируне. Мать была вне себя от счастья. Отец – тоже, хотя у него это и выражалось иначе. Он всегда оставался в тени, отец. Пятнадцатилетним мальчишкой поступил на работу в шведскую транспортную компанию, да так там и остался. За пятьдесят лет работы всего пять дней на больничном. Он мог бы устроить туда и Томми, но жизнь повернулась иначе.

Томми был их единственным ребенком, поэтому вызывал восторг и радость одним своим появлением. И мама со своим вечным «ну полежи еще немножечко», когда он дремал на кухонном диванчике. Если она и будила его – осторожно похлопывая по ноге, – то только для того, чтобы предложить что-нибудь вкусненькое: кофе с бутербродами, блинчиков, ужин или обед, в зависимости от времени суток.

Интересно, что они сказали бы на это?

Полицейская жизнь, с Анной-Марией в качестве шефа и старшим наставником в лице Свена-Эрика Стольнаке, была Томми скорее в радость, чем в тягость. Он знал, что группа держит его за «щенка» – мальчика, младшего подопечного, – но свыкся с этой ролью. Пререкался со Свеном-Эриком. Кошки были его любимой темой, но они терлись о ноги Свемпы, чтобы пометить его запахом как свою собственность, а вовсе не по причине безграничной преданности.

Много разных слов было сказано между Томми и Миллой, но в памяти осела одна ее фраза: «Мальчишка в двадцать три – это мило. Но в тридцать три – скучно».

Несколько месяцев назад они с Карзаном Тигрисом дежурили на трассе. Остановили одного крутого парня школьных времен Томми.

– Да плюнь ты на это… – проворчал бывший школьный товарищ. За небрежностью фразы безошибочно угадывался командный тон.

И Томми знал, что отпустил бы его, имей он такую возможность. Но Карзан Тигрис уперся – это, мол, не предмет для дискуссии.

Губы оштрафованного однокашника сформировали неприличное слово. Томми ничего не сказал, а Карзан как будто ничего не заметил.

Карзан моложе Томми. И вдвое сильнее, не говоря о страничке в «Инстаграме» с «ежедневным полицейским кофе». После того как появился Карзан, Томми в роли «щенка» стало неуютно. Свен-Эрик вышел на пенсию. «Повзрослей же, наконец!» – взвывала Милла в трубку.

А теперь еще эти женщины… Это не его ошибка. Это его ошибка. В отчаянии Томми раскачивался из стороны в сторону, дышал толчками через нос, надавливая на лицо кончиками пальцев – от скул до шеи, пока не заболела кожа.

Он не полицейский, никогда им не был. И случившееся – лишнее тому подтверждение. Он в ловушке. Открыться Анне-Марии? Сколько раз Томми уже думал об этом и приходил к выводу, что не стоит… Это не сработает.

Томми вышел на кухню. Ударился лбом о кран, когда хотел плеснуть в лицо водой и напиться. Утерся посудной тряпкой. Бумажные полотенца закончились.

Зазвонил телефон – второй телефон Томми, со скрытым номером. Юрий, кто же еще. Томми принял вызов, но звонивший не сказал ни слова. Томми тоже молчал.

Это значит, что сейчас они будут здесь, и Томми нужно срочно исчезнуть. Можно заехать в «Сюстмбулагет»[51], взять что-нибудь успокоительное. Чтобы остановить этот бешеный круговорот мыслей.

* * *

– Ну, входи же… Я ничего тебе не сделаю.

Вилла стояла в дверях между кухней и прихожей. Рагнхильд сидела на полу. В вытянутой руке – влажный собачий корм. Вилла понюхала воздух, сделала шаг и попятилась, исчезла в прихожей, так что Рагнхильд некоторое время ее не видела. Потом снова появилась в дверях, сделала два шага. Голод боролся в ней со страхом.

Зазвонил телефон Рагнхильд. Бёрье Стрём, кто бы сомневался. Рагнхильд не сохранила его номер, но узнала цифры.

Она приняла вызов и поставила телефон на громкую связь.

– Чем занимаешься? – спросил Бёрье.

– Приучаю животное доверять человеку.

Рагнхильд рассказала, как у нее появилась собака.

– Похоже, приручить ее так просто не получится.

Вчера в это время она уснула у него на руке. А когда проснулась, Бёрье уже ушел, и Рагнхильд почувствовала себя одинокой. Теперь, правда, есть Вилла…