Гранатовый дом

Только в этом случае она могла вести себя так нагло, с таким спокойствием. И об этом догадывалось большинство сотрудников киностудии, например, Артур. Именно поэтому он обвинил Алю в том, что она сдала того режиссера в КГБ, а не в милицию. Да, это было похоже на правду: Аля была информатором КГБ, одним из многочисленных стукачей этой страшной цепи, в которую попадало большинство людей — за собственные грехи или по доброй воле.

Существовал еще один важный момент. В последние годы КГБ усиленно брало под контроль всех авторитетных воров, заставляя их работать под своей крышей. Одним из доказательств этому было задание, полученное Емельяновым от Тищенко, — найти строптивого вора и сдать его госбезопасности, чтобы там его быстро придавили к ногтю.

А Аля была тесно связана с ворами, была любовницей Лаши Батумского — авторитетного вора, одного из тех, кто согласился работать под крышей КГБ. Про это Емельянов знал точно.

Выходило, что Артур выкрикнул на пьяную голову правду: Аля была негласным информатором КГБ. Она ли выдала любимого режиссера — это уже другой вопрос, и это было не столь уж важным. Константин мог бы поклясться, что на своем веку она сдала очень многих. Иначе ей никто не позволил бы работать.

Киностудия же вообще была местом, где существовал целый рассадник информаторов для КГБ. Этих стукачей выращивали, культивировали, содержали и лелеяли особенно тщательно.

Ну еще бы — там ведь столько знаменитых артистов, иностранцев, творческих людей, склонных к вступлению в разные организации и к неподчинению власти. К тому же это место, где крутятся большие деньги, получаемые от государства. Ясно, что КГБ не могло остаться в стороне.

Поняв эту истину, такую простую, что она буквально лежала на поверхности, Емельянов всерьез огорчился: ведь тут уже примешивались личные мотивы, и поэтому ему было обидно вдвойне.

Несмотря на то что в своей работе Константин часто пользовался услугами информаторов для раскрытия преступлений, сам он относился к ним с презрением и считал их кончеными суками. Он не считал таких людьми — тех, кто ради собственной выгоды или страха стучал на своих же товарищей. Емельянов хорошо понимал их гнилую сущность и ни за что не хотел бы столкнуться с таким человеком в своей личной жизни. И если Аля действительно стучала для КГБ, а все факты это подтверждали, значит, она была такой же сукой, как все.

А это напрочь перечеркивало личные отношения и любой интерес, который мог испытывать к ней Константин. Он не мог переступить через себя и знал, что ни за что в жизни не сможет это сделать. А раз так, то все выходило гораздо хуже, чем он думал. И гораздо печальней.

Сама же Аля не могла понять раздирающих его чувств. И когда они вошли в комнату, глаза у нее стали как у маленького обиженного щенка — влажные и огромные. И как маленький беззащитный щенок всем своим телом она потянулась к нему, когда больше всего на свете ему хотелось ее оттолкнуть. И не поняла его холодности, примитивно объяснив ее муками ревности.

Аля попыталась его обнять, но Емельянов твердо отвел в сторону ее руки и резко скомандовал:

— Сядь.

Она опустилась на край кровати, с тревогой посмотрела на него. Емельянов набрал в легкие побольше воздуха и решился. Он понимал, что это его единственный шанс узнать правду. Впрочем, он уже знал эту правду, но привык подтверждать любую информацию.

— Как давно ты стучишь для КГБ? — резко спросил.

— Что? — Лицо Али омертвело, с него разом схлынули все краски, и оно застыло, как маска.

— Что слышала. Как давно ты являешься информатором КГБ?

В воздухе повисло страшное молчание — оно было громче и ужасней, чем крик. Аля закрыла лицо руками и зарыдала. Константин обмяк. Ему вдруг показалось, что из него вынули все кости. Чтобы скрыть охватившую его слабость, он придвинул стул и сел на него верхом.

— Говори, — все так же резко потребовал.

— Это получилось случайно, — сквозь рыдания смогла выдавить Аля. — Меня тогда арестовали… Я еще не занималась фарцовкой… Умер один иностранец… Сказали, что меня арестуют, если я не дам информацию на одного человека… Арестуют за убийство! Это 15 лет… А я не убивала его! Я вообще была ни при чем! И я дала…

— Понимаю, — кивнул Емельянов. — Дальше что было?

— Меня не тронули. А дальше я все время сообщала им… Мне дали возможность заниматься фарцовкой. И я… в общем, я говорила то, что от меня требовали.

— Лашу Батумского ты сдала?

— Откуда ты знаешь? — Аля взглянула на него.

— Это не важно, откуда я знаю. Правду говори.

— Ну… В общем… да, я. И мне разрешили оставить машину, которую он мне подарил. Ее не забрали…

— То есть ради машины ты сдала своего любовника? — уточнил Емельянов. Несмотря на весь свой опыт он не мог поверить в такое. Так, по дешевке сдать? Своего презрения он уже не мог скрывать.

— Я его не любила, — Аля тряслась, как в приступе лихорадки, от этой дрожи исчезли даже ее слезы. — Я его не любила, — повторяла как заведенная. — Совсем. Он мне даже противен был! Он бил меня! Изменял. Один раз обворовал даже, забрал золотые украшения, когда в карты проигрался. Я его ненавидела.