Гранатовый дом

На следующее утро, когда Аджанов был еще привязан, в палату подселили третьего соседа. Это был шустрый, вертлявый молодой человек явно лет до тридцати. Он все время крутился, вертелся, задавал бесконечное количество вопросов. До тех пор, пока дюжий охранник не двинул его кулаком в бок и не посоветовал мрачно заткнуться.

Вертлявый перепугался, застыл. Стоя у двери, принялся осматриваться вокруг бессмысленными испуганными глазами. Был он в обычной одежде — брюки, рубашка… Парень и парень, ну, нагловатый, похоже, шпана из криминального мира.

Прошло минут двадцать, и не успел он даже присесть на койку, как в палате снова появился охранник и велел ему следовать за ним. Вертлявый вылетел с восторгом, со словами: — Наконец-то я узнаю, шо за базар, чего меня заперли среди этих дуриков.

Сергей отметил про себя, что прошло часа три. За это время успели увезти второго соседа и вернуть на место в уже знакомом ему состоянии овоща. Успел прийти доктор, развязать ему руки и разрешить гулять с завтрашнего утра. Аджанов даже сделал несколько кругов по палате, разминая затекшие, болящие от неподвижности ноги.

И тут открылась дверь, и палату заехала каталка. Сергей едва успел отскочить. Двое охранников молча выгрузили на койку тело и так же молча увезли каталку.

Затаив дыхание, Аджанов подошел ближе. Это был тот шустрый парень, третий сосед. Теперь на нем был серый больничный халат — точно такой, как на нем самом и, как на несчастном, лежавшем на второй кровати и не подающем признаков жизни… И похоже было, что он чувствует себя уже значительно хуже…

Лицо парня было покрыто морщинами, появившимися неизвестно откуда. На губах застыла запекшая кровавая корка, словно он кусал, рвал их от невыносимой муки. Пальцы рук свела судорога, и они напоминали когти хищной птицы. А остекленевшие глаза смотрели в одну точку. Слюны у него не было. Зато по голым ногам бесконечно текла моча, низ его халата полностью промок, и в палате уже начал появляться жуткий запах. За три часа шустрого молодого нагловатого человека превратили в овощ…

Ужас сжал горло Сергея с такой силой, что он не смог дохнуть. Паника охватила его так, что он едва не потерял сознание. У него потемнело в глазах, закружилась голова, желудок сжали мучительные спазмы…

Неужели и его это ждет? Неужели и с ним сделают то же самое? И он, умный, здоровый человек будет вот так же неподвижно лежать, глядя на больничные стены остекленевшими глазами, изо рта его будет стекать слюна, и он станет испражняться под себя, как парализованный?

Этот страх, паника, отчаяние захватили его с такой силой, что он подбежал к окну. У него было лишь одно желание — бежать отсюда.

Но его ждало глубокое разочарование: окно было забрано решеткой — настолько густой, что она с трудом пропускала дневной свет. Что же касается того, чтобы разломать прутья решетки и пролезть… Он понял: это физически абсолютно невозможно. Сергей прижался к стеклу лицом. Он увидел сплошную серую стену напротив, стену глухого, узкого колодца, куда выходило окно, и испытал самое жуткое чувство — обреченность, которая была хуже смерти. Да, понял он, это место намного страшней тюрьмы…

Если раньше Аджанов думал, что самое страшное — это смерть и унижения в тюрьме, в лагере, то теперь ясно понимал, что есть вещи намного хуже. И от этого ужаса, который накрыл его, ему хотелось прямо сейчас же перерезать себе горло.

Вечером пришел врач и обратил внимание на угнетенное состояние его духа.

— Вижу, свобода не пошла вам на пользу! — усмехнулся, присаживаясь на край кровати. — Видите, как переоценивают свободу?

— Неужели это то, что меня ждет? — прямо спросил Сергей, указав рукой на своих соседей.

Он не мог прийти в себя от сцены, когда перед приходом врача в палате появилась медсестра, которая с гримасой крайнего отвращения, матерясь сквозь зубы, обмыла тело парня. Затем сделала ему укол в вену, и моча у него перестала течь. А вот постельное белье никто не стал менять. Несчастного оставили гнить в собственных испражнениях…

— Это пугает вас? — усмехнулся врач, небрежно глянув за спину. — Да бросьте, напрасно! Они сейчас находятся в своем мире и очень счастливы.

— Счастливы? — задохнулся Аджанов.

— Счастливы! Их больше ничего не волнует и не гнетет — они не испытывают ни тревоги, ни радости, ни страха завтрашнего дня… и томления плоти не испытывают. Похоть не делает их безумными, как животных. Они абсолютно безмятежны и спокойны. А наша задача — делать людей счастливыми. Спокойствие — всегда дар. И какая разница, каким способом его добиться?

— Я понимаю вашу иронию, — кивнул Сергей, еле сдерживаясь, — понимаю ваш сарказм. Но если пациент, к примеру, как я, не хочет такого спокойствия?

— Разве вы настолько уверены в себе, что готовы распоряжаться своей собственной жизнью? — улыбнулся врач.

— До этого момента я вполне нормально распоряжался ею.

— Неужели? Вы это серьезно? — Врач искренне рассмеялся. — Вот вы так умело распорядились своей жизнью, что написали сценарий, который привел вас под расстрельную статью?