Гранатовый дом

Через день после того, как Сергея отвязали от кровати, доктор разрешил ему выходить в коридор. Он вышел, воспрянув духом от этого «дарованного свыше» разрешения. И тут же перед ним вырос «санитар», под белым халатом которого отчетливо угадывалась тюремная дубинка и оружие. Причем кобура с пистолетом вырисовывалась так ясно, словно это было сделано намеренно.

— Куда? Выходить запрещено! — буркнул охранник, уже готовый завдвинуть Аджанова обратно в палату и даже пустить в ход дубинку.

— Доктор мне разрешил.

— Номер? — Это было еще одной тайной странного места. У пациентов здесь не было ни фамилии, ни диагноза — только номера. Совсем как в секретном спецлагере, о котором Сергей писал в своем сценарии.

Эти номера назывались каждый раз, как только в палату приходил новый врач. Или проверка — из таких вот специальных охранников. И теперь Аджанов заученно отрапортовал свой номер: 371.

— Стоять на месте, — кивнул охранник.

Он быстро подошел к столу для назначений, пролистал журнал. Вернулся, бросил:

— Сорок минут. Выходить на улицу запрещено.

И пошел дальше по коридору.

Какое же это было счастье — идти без присмотра, без охраны, ощущая непривычную четкость своих шагов! Идти одному по пустому коридору, где больницей пахло меньше! Первые десять минут Сергей буквально истерически радовался этому ощущению свободы. И пусть это была иллюзия — все равно она давала ему силы жить! Он был невероятно счастлив.

Но потом, когда эйфория прошла, когда спал этот болезненный восторг животного, выпущенного из клетки, Аджанов стал замечать, что в этом месте все не так. К нему вернулась способность анализировать. И то, что он видел, крутя головой, по сторонам, гасило его оптимизм все больше и больше.

Во-первых, охранники. Явно из тюрьмы, с режимного объекта, не санитары. Это означало, что всех, находящихся здесь, охраняли особо, под грифом повышенной секретности. Почему? Этого он не знал. Да и кто бы так просто сказал ему это?

Во-вторых, странность, замеченная во время первой прогулки в коридоре. Палаты без номеров. Просто двери, на которых ничего не было написано. Ни опознавательных знаков, ничего. И самая большая странность — все двери палат в этом здании были железные.

До того дня Аджанов не обращал никакого внимания на дверь своей палаты, но теперь эта странность плотно засела ему в голове. Железные, бронированные — как в тюрьме. И без номеров, вообще без каких-либо табличек…

В-третьих, в коридоре стояла просто удивительная тишина. Такой тишины Сергей никогда в своей жизни не встречал. Когда он снимал короткометражку, то был поражен атмосферой настоящего сумасшедшего дома — вой, плач, крики, бессвязная брань, бессмысленные песни, речитативы сумасшедших, выкрикивающих свое безумие, хаотичное движение, удары о стены, стук дверей… Все это было настолько оглушающим и непривычным для обычного человека, что он даже задумался: как врачи каждый день выдерживают все это? Как можно думать в такой обстановке? Так здоровому человеку запросто можно сойти с ума!

Здесь ничего этого не было. И Аджанов был просто поражен, вдруг ясно осознав это. Здесь стояла такая тишина, словно он находился в морге.

Ту свою первую прогулку Сергей даже сократил, прийдя к таким странным открытиям. Он так и не смог гулять в этом жутком месте все положенные 40 минут. Дошел до двери, выходящей в другой коридор. Охранник, сидевший за той дверью, скользнул по нему равнодушным взглядом. Аджанов развернулся и пошел по своему коридору.

Вернувшись в палату, он подумал, что есть еще одна странность — методы лечения. Насколько он понял, здесь не давали никаких медицинских препаратов — не было ни уколов, ни таблеток, да и появление врача ничем не напоминало привычные врачебные обходы в полном смысле этого слова.

Сергей вспомнил: в первый день, когда он, очнувшись, обнаружил себя привязанным, его странный сосед издавал какие-то звуки, какое-то мычание, потом затих. Умолк — как оказалось, навсегда.

Все «лечение» заключалось в следующем: в палату въехала каталка, двое охранников погрузили на нее мычащего соседа, привязали его и увезли. Часа через три вернули в палату безжизненное тело, небрежно сгрузили и ушли.

Развернув голову как можно больше, чтобы видеть все — из-за ремней, которыми он был привязан, ни двигаться, ни тем более встать Аджанов не мог, — он смотрел во все глаза. Тело соседа было абсолютно неподвижным, он словно остекленел и казался мертвым. Глаза его были выпучены, бессмысленное выражение в них просто поражало…

О том, что человек еще жив, свидетельствовала лишь струйка слюны, стекающая вниз по подбородку, и увеличивающееся темное мокрое пятно на застиранном халате. Эта слюна текла беспрерывно. И пятно все ширилось. Это было действительно страшно…

Что сделали с этим человеком? Почему он превратился в бессмысленный овощ? Сергей не знал, да и спросить было некого. Только это ощущение ужаса с тех пор стало его неизменно сопровождать, превратившись в спутника, который его никак не отпускал, был всегда рядом.