Гранатовый дом

— Наверняка дома, — твердо ответил тот. — С ребенком она выходит гулять ближе к вечеру, если по своей фарце не ездит.

Ответ был исчерпывающий, и Емельянов подумал: нужно запомнить этого парня — он далеко может пойти.

Константин быстро шел через Старосенной сквер по направлению к Вознесенскому переулку. Теперь этот сквер — между вокзалом и Привозом — назывался сквером 9 января. Но Емельянов, как и большинство одесситов, привык к старому названию, поэтому всегда говорил про себя: Старосенной сквер и Старосенная площадь.

Это было на удивление жуткое место — одно из самых злачных в городе. С одной стороны находился вокзал — место работы воров, мошенников всех видов и сортов, с другой — рынок Привоз и трущобы за рынком, место ничуть не лучше.

В сквере в открытую торговали наркотиками. А еще там сбывали краденое, распивали и продавали дешевые спиртные напитки — паленую водку и самогон.

К вечеру злачное место превращалось в настоящие джунгли, подступающие к железной дороге. Мало кто из одесситов, знающих местные особенности, рискнул бы прийти в этот сквер с наступлением темноты.

У случайно появившихся здесь женщин вырывали сумки, срывали с них золотые украшения, мужчин грабили… Изнасилования, пьяные разборки, поножовщина происходили здесь постоянно.

Несколько лет назад у Емельянова было жуткое дело. В сквере 9 января нашли труп 23-летней девушки, работавшей продавщицей на Привозе. Она спешила на вокзал, на последнюю электричку, чтобы уехать домой, в село Дачное.

Ее изнасиловали и ограбили — отобрали сумку с зарплатой, сорвали золотые сережки и крестик с цепочки, а затем задушили мужским кожаным ремнем. Ох и намучился Емельянов с этим делом! Ночами торчал в этом бывшем Старосенном сквере, сводя знакомства с компаниями местных воров, барыг и алкашей.

Думал уже было, что дело висяк — девушку мог убить кто угодно. До тех пор, пока по чистой случайности не поймал ее односельчанина.

Выяснилось, что тот давно положил глаз на убитую и в ту ночь был в Одессе. Выпив для храбрости бутылку водки, он направился следом за ней. Убивать не собирался — хотел только изнасиловать. Но несчастная сопротивлялась, расцарапала ему лицо. Спьяну не соображая, что делает, односельчанин задушил девушку своим же кожаным ремнем…

Это жуткое дело Емельянов помнил в мельчайших подробностях, потому что тогда оно чуть не осталось нераскрытым.

И сейчас, проходя через заросшие аллеи пустынного сквера, он вспоминал то жуткое зимнее утро и окоченевший труп девушки на земле…

Даже в полдень, в яркий мартовский полдень этот сквер был достаточно мрачным, пугающим местом. Словно атмосфера, царившая вокруг, сохранила отпечаток всего того зла, которое поселилось здесь.

Емельянов без труда нашел нужный дом, по скрипучей деревянной лестнице поднялся на второй этаж, остановился перед обшарпанной дверью квартиры и… застыл от сработавшего инстинкта.

Дверь квартиры была приоткрыта. Константин замер на месте, внимательно изучая все вокруг. Взломана дверь не была — на абсолютно простом замке не было видно никаких явных повреждений. Не взята на цепочку, как часто делают в старых квартирах, где в кухне нет окна, чтобы проветрить… Она была просто полуоткрыта, образовав довольно большую щель, и выглядело все так, словно здесь ждут даже незваных гостей…

Помимо воли Емельянову стало жутко. Машинально он вынул из кармана пистолет, снял с предохранителя. По опыту он знал, что такая приоткрытая дверь квартиры ничего хорошего не предвещает.

Очень осторожно, держа в правой руке пистолет, Константин двинулся в квартиру. Пройдя пару шагов, очутился в полутемной узкой прихожей, из которой были видны две двери — по всей видимости, в кухню и в комнату.

Емельянов снова сделал несколько шагов вперед, как вдруг от неожиданности чуть не выронил пистолет…

Все пространство квартиры внезапно заполнил женский голос. Фальшивый, коверкающий слова так, что их попросту нельзя было разобрать, но очень громкий… Константин быстро вошел в комнату. Никакой женщины там не было. В комнате, обставленной достаточно скудно, горел яркий свет, а на ковре были разбросаны детские игрушки.

Внезапно опер кое-что увидел, и плохое предчувствие охватило его с еще большей силой. На столе в центре комнаты, прямо посередине, стояли… детские стоптанные ботиночки. Ботинки на столе! Что за ерунда! Такого вообще не должно было быть!

Емельянов бросился на кухню. Там стояла женщина, сложившая руки так, словно укачивает ребенка. Но никакого ребенка не было…

Ее длинные темные волосы были спутаны. Одета она была странно — в пальто, которое не было застегнуто и ровно посередине просвечивало голое тело, даже без нижнего белья. Ноги ее были босы.

Константин застыл.

Время от времени, прекращая петь и укачивать воображаемого ребенка, женщина подносила руки к лицу. Пальцы ее скрючивало словно судорогой, и она начинала буквально рвать свои щеки ногтями, проводя кровавые борозды, сразу щедро наполнявшиеся свежей кровью. Эта кровь обильно текла по всему ее телу, но женщина не обращала на это никакого внимания.