Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Здесь тоже Лорис-Меликов, несмотря на его разумную экономию в расходовании отпущенных ему сумм, проявил в отношении пострадавших домовладельцев большую гуманность. Он все время следил за оценками подлежавших к сожжению имуществ, настаивая на возможно более справедливом возмещении убытков пострадавших. Хорошо при этом помню, что вследствие этого нигде в населении не проявлялось ни малейших неудовольствий, и все обошлось вполне мирно и благополучно.

Очень озабочивали также Михаила Тариеловича разные санитарные недочеты на многочисленных и обширных рыбных промыслах как в самой Ветлянке, так в особенности в устьях реки Волги и на Каспийском море. Огромное скопление на них всякого пришлого рабочего люда со всей России и самое производство на рыбных ватагах посола и хранения рыбы в ларях, особенно еще при теплом климате губернии, доставляли всегда очень много данных для всевозможных дефектов, упущений и нерадений в этом громадном, сложном и доходном промысле.

Рыбные рассолы, или так называемые по-местному тузлуки, образуемые в ларях при хранении соленой рыбы, застаиваясь и портясь, не раз вызывали при отравлениях соленою рыбою подозрение в их отравляющих свойствах. Во время же ветлянской эпидемии, особенно в первое время ее появления, тузлуки эти возбуждали большое подозрение (совершенно, как оказалось потом, напрасное в отношении чумы). А станица Ветлянка, как рыболовная по преимуществу, изобилуя ларями и тузлуками, далеко не безупречными по их качеству, первая вызвала это подозрение во вредности тузлуков.

Повторяю еще раз, что здесь, в этих воспоминаниях о покойном графе, не место распространяться об этом интересном предмете, и если я говорю о нем, то только потому, что он занимал любознательного и деятельного Лориса. Не имея возможности быть самолично в Ветлянке, находившейся в карантинном оцеплении, он побывал на главнейших рыбных ватагах в устьях Волги и на берегах Каспия.

При разработке всевозможных санитарных вопросов масса докладов составлялась для графа по оздоровлению рыбных промыслов и полицейско-санитарному надзору за ними. Помню хорошо, как однажды, в ожидании заседания какой-то комиссии, он поручил мне экстренно написать в каких-нибудь полчаса один из таких докладов по тем данным, которые он тоже, конечно, спешно, нервно, одними намеками сообщил мне, повторяя только вслед за каждым своим тезисом:

— Понимаете? Понимаете?.. А дальше развейте сами: то-то, мол, и то... Понимаете?.. Ну-с, я жду через полчаса совсем готового доклада⁶⁵⁶.

Положение мое было не из завидных. Помню, что в заседании комиссии участвовали не только врачи местные, но и много приезжих, среди которых находились и профессора¹⁰. По всему этому доклад надо было написать осмотрительно, чтобы не ударить лицом в грязь, а тут: спешность, сложность темы, моя нервность, самолюбие, опасе-

ние, что, может быть, я не так понял графа и не то совсем пишу, чего он хочет... Вот те мысли и настроения, которые волновали меня и не могли не волновать при данных условиях моей спешной работы...

Как бы то ни было, а доклад был написан, и когда он переписывался под мою диктовку, в кабинет мой вошел нетерпеливый Лорис.

— Ну что, готов?.. А ну-ка, прочитайте!

Я начал читать по своей черновой и, конечно, вследствие спешности невольно волнуясь. Заметив это и как бы желая успокоить меня, Михаил Тариелович схватил меня за руку, державшую рукопись, и, заглядывая в нее, все повторял: «Так, так, ладно, хорошо! А вот тут надо бы развить это место...» И он начал наскоро пояснять, что, по его мнению, нужно было добавить к его докладу...

Пока поправки и дополнения делались мною, Лорис-Меликов ходил в нетерпении по кабинету, а когда писарь стал продолжать переписку, граф в первые минуты не оставлял и его в покое. Стоя у него под рукою и заглядывая в «беловой» доклад, он до того смущал писца, что тот начал на каждом слове ошибаться и, волнуясь, почти не мог писать.

Заметив это, Михаил Тариелович снисходительно улыбнулся, как-то лукаво взглянул на меня и, направляясь к себе в кабинет, сказал мне:

— Я жду...

Вообще, насколько удалось мне заметить, Лорис-Меликов хотя и был всегда, как сангвиник и южанин, нетерпелив и нервен, но никогда не проявлял к своим подчиненным и их работам ни мнительности, ни недоверия, а потому работать с ним было приятно и легко. В этом отношении он составлял совершенный контраст с астраханским губернатором Н.Н. Биппеном, который, в силу упомянутых выше присущих ему свойств, был человек очень беспокойный, мнительный, нерешительный, часто даже мелочной и по всему этому довольно-таки тяжелый в служебном отношении.

Закончив свое дело, дождавшись снятия карантинов и пробыв в Астрахани около двух месяцев¹¹, гр. М.Т. Лорис-Меликов, покидая ее и расставаясь со всеми нами, сказал мне в своем кабинете в присутствии губернатора Биппена: