Боясь распространяться здесь подробно об этой интересной загадочной эпидемии, я должен оговориться, что буду касаться ее настолько, насколько это неизбежно для обрисовки деятельности самого графа Михаила Тариеловича Аорис-Меликова.
В ожидании приезда в Ветлянку европейских ученых граф больше всего был озабочен тем обстоятельством, что прошел уже целый месяц со дня последнего чумного заболевания, бывшего в Ветлянке, насколько мне помнится, 21 января 1879 г., и что делегаты не будут иметь для своих наблюдений и заключений ни одного чумного больного. Вырывать же трупы умерших от эпидемии из глубоких засыпанных и залитых известью могил никто не мог и подумать, до того это было бы в то время рискованным и безумным делом.
При таком затруднении совершенно неожиданно выручил всех нас «счастливый» в данный момент случай, о котором никак нельзя не упомянуть, тем более что им, так сказать, завершилось дальнейшее распространение эпидемии и констатирован самый факт чумы, а не какой-либо другой болезни.
За два или за три дня до приезда в Ветлянку делегатов я был потревожен в своей квартире часов в семь утра присланным за мною из канцелярии по спешному делу курьером.
Тотчас явясь туда, я застал там крайне озабоченного Чичинадзе с телеграммой в руках... Передавая ее мне, он сказал:
— Полюбуйтесь!.. Еще неделя, полторы и мы могли бы снять карантины, а теперь вот... точно нарочно для делегатов!..
В телеграмме из Ветлянки, подписанной кем-то из врачей, значилось: «Неожиданный рецидив. Заболела Анна Обойденова, девица шестнадцати лет».
Через минуту граф Лорис-Меликов потребовал меня к себе в кабинет. Я вошел. Он был очень взволнован, озабочен, нервен и нетерпелив...
— Читали телеграмму из Ветлянки? Так вот что, милый: скачите сию минуту к начальнику телеграфной станции8 и скажите ему (граф посмотрел на свои часы), чтобы ровно через 45 минут вот здесь, в этом кабинете или лучше в соседней — вот той комнате, действовал телеграфный аппарат для моих личных переговоров с Ветлянкой.
Я заикнулся было сказать, что так скоро невозможно это сделать, но торопыга граф нетерпеливо и решительно оборвал меня:
— Никаких возражений! Чтоб было так, как я сказал!..
После такого сюрприза я, как угорелый, вылетел из дома губернатора и через минуту летел уже на лихаче к начальнику телеграфной станции, помещавшейся вместе с квартирой его на той же губернаторской площади.
Начальником станции был тогда Пузыревский, человек огромной энергии, лично прошедший все ступени слркбы — от «служителя» телеграфного дела, простого монтера, до начальника станции. Этот опытный, добросовестный служака любил свою специальность и отдавался ей беззаветно и страстно.
Выслушав приказание Лорис-Меликова, он сначала схватился обеими руками за голову, а затем, сообразив что-то, в одно мгновение в чем был (в простом домашнем пиджаке) бросился в мастерские, оставив меня у своих дверей...
Вернувшись в канцелярию, я увидел через десять минут против окон ее на телеграфном столбе самого Пузыревского, приколачивавшего к столбу изолятор, а внизу нескольких рабочих с проволокой и другими принадлежностями в руках. Работа кипела. Я видел ясно, что успеть сделать в 45 минут все то, чего желал граф, можно только таким путем. Пузыревский не мог, конечно, никому довериться, зная, что из этого ничего не выйдет, и не рискуя ничем, сам превратился в рабочего.
Через несколько минут в комнате, предназначенной для телеграфа, установлен уже был аппарат, а еще через несколько минут сделана была проба, и за пять минут до назначенного графом срока Пузыревский, весь в грязи и в пыли, влетел впопыхах в нашу канцелярию и заикаясь (он был заика) объявил мне:
— До-о-л-л-о-жите графу, что ап-па-па-рат действует!
И, взглянув при этом на часы свои, он многозначительно указал мне пальцем на стрелку.
Кода я доложил об этом графу, он в первую минуту до того был удивлен, что, судя по выражению его лица, просто не верил ушам своим, а затем радостно воскликнул:
—- Неужели? Все готово? А Пузыревский здесь?!! — И после моих ответов граф весело вскочил с кресла и, быстро выйдя в канцелярию, наткнулся там на грязного, потного начальника станции и сказал ему:
— Большое спасибо вам... И вам, мой дорогой, — обращаясь ко мне...
Извинившись за свою неряшливую внешность, Пузыревский проводил графа к телеграфному аппарату и показал, что он действует исправно.
— Вот спасибо, вот спасибо! — повторял Михаил Тариелович про себя, но по адресу Пузыревского. — Теперь я могу непосредственно разговаривать и с Ветлянкой, и с делегатами...
Очень довольный таким успехом, граф любезно кивнул нам головою и скрылся в свой кабинет...
При аппарате дежурили посменно телеграфисты...
О рецидивистке Анне Обойденовой мы получали по нескольку телеграмм в день.
В результате оказалось, что она представляла собой единственный случай заболевания, окончившегося впоследствии выздоровлением. Но зато к самому приезду в Ветлянку иностранных делегатов болезнь Обойденовой, как нарочно, вполне развилась, дав, таким образом, необходимый материал для исследования.