Граф божьей милостью

У Уильяма рожа скривилась, как будто он влил в себя бутыль уксуса.

– Даму Бенеддетту Пуцци и даму Лукрецию Фарнези…

Шотландец растерянно захлопал глазами, но потом спохватился и неловко поклонился.

Я улыбнулся и жестом приказал ближникам оставить нас одних.

Бенеддетта тут же расхохоталась.

– Он что, действительно принял нас за мужчин?

– Похоже, да. Шевалье воистину благороднейший дворянин, но… но слегка не наблюдателен.

– А что, из меня получился бы хорошенький мальчишка… – Лукреция крутнулась в танцевальном па. – Такие у нас в Риме привлекают очень многих богатых мужчин…

– Фу… – Бенеддетта скривилась. – Какая гадость. Но хватит об этой мерзости. Жан, насколько мне известно, вы сегодня получили аудиенцию у понтифика?

– Да, удостоился чести. Все прошло великолепно. Как раз появился повод отпраздновать. Я сейчас прикажу…

– Нет, нет, мой друг! – девушка предостерегающе подняла руку. – Увы, мы не можем. Заглянули только на минутку, узнать как все прошло.

– Беттину посадили на короткий поводок! – наябедничала Лукреция. – Допрыгалась, мы еле-еле сбежали.

Я неожиданно заметил, что под глазом конкубины синеет тщательно замазанный белилами шикарный синяк. Н-да… похоже ответка за царапины на морде папы.

– Увы, Жан, так и есть, – грустно вздохнула девушка. – Мы всего на минутку. Но обязательно встретимся до твоего отъезда.

– А я могу остаться… – невинно опустив глазки, сообщила Лукреция.

За что была удостоена от подруги свирепого взгляда.

– Ты несносна, Лу!!! Как не стыдно!

– Дамы, дамы, нет нужды ссориться, – я приобнял девушек. – Но так просто я вас не отпущу…

– Ох, Жан, ты нас заинтриговал!!!

Увы, безобразий не получилось, но я подарил девушкам по шикарному колье из белого золота с самоцветами, которые предусмотрительно захватил в Рим для подарков.

Скажу сразу, к сожалению, еще раз встретится нам не довелось.

Через день мне доставили из канцелярии Святого Престола два массивных деревянный футляра для свитков. В одном находилась булла, в которой папа Иннокентий VIII официально отпускал все грехи покойному графу Жану V и возвращал его бренную душу в лоно матери нашей католической церкви. Все честь по чести: свинцовая печать на оранжево-красной витой веревочке, оттиск личной печати понтифика, и подписи коллегии кардиналов.

А во втором футляре… Нет, не мое официальное признание Ватиканом, но грамота с папским одобрением и повелением оказывать всяческое содействие графу божьей милостью Жану VI Арманьяку, в выкупе христианских пленников у сарацин и в борьбе оного графа, против магометанского пиратства.

Что, по сути, как раз и являлось окольным признанием в качестве наследника древней страны Арманьяк!

То есть, таким образом, мой визит в Рим, окончился оглушительным успехом.

А дальше… дальше остался только Паук. Ну, держись, сучий потрох!

Глава 26

По божьей милости обратная дорога обошлась без особых неожиданностей. Пираты нас обходили десятой дорогой, погода тоже миловала, правда опять пришлось торчать трое суток в Лиссабоне пережидая шторм.

А еще, здесь к нам присоединилась пять коггов, которые графство Седубал отправило на помощь своему будущему сюзерену Франциску Наваррскому. А командовал ими… Я даже не поверил, когда мне представлялся молодой усатый кабальеро. Нет, не дон Кихот, а, черт побери, сам Колумб! Да-да, тот самый Колумб, который открыл Америку в свое время. Ну и дела. Даже не представляю, где его Феб заарканил. Ну ничего, увидимся – узнаю. Впрочем, испанцу уже не светят лавры первооткрывателя, я успел раньше. Хотя, пусть заново открывает, я еще и подскажу куда переться. А мне самому светиться недосуг.

Прибытие в Сибур принесло сразу несколько неожиданных известий.

Оказывается, Паук уже успел сделать первый шаг. За несколько дней до нашего возвращения пять франкских галер пытались прощупать оборону города. Но жестоко обломались, головомойка, которую я устроил рехидорам, принесла свои плоды. Одну посудину потопили прямо на входе в бухту, засадив полутонный валун прямо посередине палубы, а вторую разнесли в щепки из орудий с мыса Сокоа. В первом случае великолепно сработал сам шут его величества Франциска Наваррского, его милость дю Валлон, лично наводивший требушет, а во втором отличился Крупп-младший – не по годам зрело командуя артиллерийской батареей. Остальные посудины ретировались не солоно хлебавши.