Готы

Иордан завершает свое описание битвы при Недао словами: «Итак, после многочисленных и тяжелых схваток, победа неожиданно оказалась благосклонной к гепидам: почти тридцать тысяч как гуннов, так и других племен, которые помогали гуннам, умертвил меч Ардариха вместе со всеми восставшими. В этой битве был убит старший сын Аттилы по имени Эллак, которого, как рассказывают, отец настолько любил больше остальных, что предпочитал бы его на престоле всем другим детям своим. Но желанию отца не сочувствовала фортуна: перебив множество врагов, [Эллак] погиб, как известно, столь мужественно, что такой славной кончины пожелал бы и отец, будь он жив. Остальных братьев, когда этот был убит, погнали вплоть до берега Понтийского моря, где, как мы уже описывали, сидели раньше готы. Так отступили гунны, перед которыми, казалось, отступала вселенная. Настолько губителен раскол, что разделенные низвергаются, тогда как соединенными силами они же наводили ужас. Дело Ардариха, короля гепидов, принесло счастье разным племенам, против своей воли подчинявшимся владычеству гуннов, и подняло их души, – давно пребывавшие в глубокой печали, – к радости желанного освобождения. Явившись, в лице послов своих, на римскую землю (т. е. на территорию Восточной Римской империи. – В.А.) и с величайшей милостью принятые тогдашним императором (Востока. – В.А.) Маркианом[482], они получили назначенные им места, которые и заселили. Гепиды, силой забравшие себе места поселения гуннов, овладели как победители пределами всей Дакии и, будучи людьми деловыми, не требовали от [Восточной] Римской империи ничего, кроме мира и ежегодных даров по дружественному договору. Император (Востока) охотно согласился на это, и до сего дня (т. е. до времени жизни Иордана. – В.А.) племя это получает обычный дар (т. е. дань. – В.А.) от [восточно-] римского императора. Готы же, увидев, что гепиды отстаивают для себя гуннские земли, а племя гуннов занимает свои давние места, предпочли испросить земли у Римской империи, чем с опасностью для себя захватывать чужие, и получили Паннонию, которая, протянувшись в длину равниною, с востока имеет Верхнюю Мезию, с юга – Далмацию, с запада – Норик, с севера – Данубий. Страна эта украшена многими городами, из которых первый – Сирмий[483], а самый крайний – Виндомина[484]» («Гетика»).

Вот, значит, куда переместилась «кочующая» родина, «странствующий удел» братьев (?) Амалов – Валамира, Видимира и Тиудимира (если считать по порядку с юга на север). Автор этих строк просит, однако, уважаемых читателей сфокусировать свое внимание на последнем из этой остготской «троицы» – Тиудимире (Теодемире). Ибо в его ставке (расположенной скорее всего на берегу сегодняшнего озера Нойзидлерзее в австрийской федеральной земле Бургенланд, на границе с Венгрией) в 454 г., т. е. в год (а по легенде – даже в день) разгрома гуннов и гепидов Валамиром в битве при Недао, появился на свет младенец Теодорих, прозванный впоследствии Великим.

ГУННОСКИР ПРОТИВ ОСТГОТА

О готском царе Теодорихе автор этой книги впервые узнал, когда пришел с папой за ручку в московский Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина (в просторечии – Пушкинский музей) в семилетнем возрасте. Мы тогда жили совсем близко от музея, на улице Фрунзе (называющейся ныне, как и при царе-батюшке – не гуннском, разумеется, а нашем, русском – Знаменкой). В так называемом Итальянском дворике музея на первом этаже папа подвел меня к двум бронзовым статуям в человеческий рост, одетым в кованые рыцарские доспехи в позднесредневековом, «максимилиановском» стиле. Одна из них изображала короля Британии Артура Пендрагона, как было написано на круглом постаменте; другая – усатого рыцаря в остроконечном шлеме с поднятым забралом, в задумчивости опирающегося на небольшую алебарду, с надписью на круглом постаменте «THEODERICH DER GOTH» («Теодорих Гот»). И папа в доступной моему тогдашнему восприятию форме рассказал мне, что жил, мол, давным-давно такой великий король готов Теодорих, покоривший всю Италию и державший в подчинении даже Столицу Мира – город Рим.

Так состоялось мое первое знакомство с героем этой главы. Лишь позднее я узнал, что в Пушкинском музее стоят лишь копии. Что подлинники обеих статуй – как Артура, так и Теодориха, изваянные скульптором Петером Фишером Старшим в 1514 г., украшают надгробие владыки Священной Римской империи, «последнего рыцаря» – императора Максимилиана I Габсбурга – в дворцовой церкви австрийского города Инсбрука. Что на самом деле Теодорих не носил таких доспехов (да и не мог носить, ибо жил задолго до их изобретения), а уж король Артур – и подавно, ибо вообще вряд ли существовал[485]. И все равно память о первой встрече с Теодорихом Великим оказалась для меня неизгладимой. Но это – так, к слову…