Готы

Но кто осмелился бы вести речь о голодном желудке в тот исторический момент, при описании событий 408 и 410 гг., когда – впервые после Ганнибала – у ворот «Вечного Города» появился неодолимый враг! Рим стал миром – миром, разделившимся в себе, охваченным смутами и волнениями. Народные восстания, гражданская война, всяческие бедствия – ко всему этому огромное сообщество давно уже привыкло. Но как внешнему врагу удалось проложить себе оружием дорогу через сотни миль исконных римских земель к самому центру римской власти? Не должны ли были у этих дерзких пришельцев отняться ноги, когда они осмелились ступить на священную землю древнего Рима?

Аларих, торжественно именуемый во всех латинских источниках (несмотря на совершенную им – «римским» магистром милитум – явную измену «римскому делу») на римский лад «Аларик(ус)», однако не испытывал никакого священного трепета к священной земле, по которой ступал, не думая, скажем, снимать свою обувь, как ветхозаветный Иисус Навин под стенами Иерихона. Возможно, потому, что был знаком лишь с Готской библией Вульфилы, в которую ветхозаветная книга Иисуса Навина, как нам известно, не вошла. Аларих хорошо знал, чем был Рим. И еще лучше знал, чем Рим больше не был – главой и повелителем мира. Уже давно Гонорий дрожал (от страха – не от лихорадки) в болотах Равенны. Уже давно западный император отказался защищать свою столицу. Уже давно сама столица отказалась защищать себя, тщетно пытаясь скрыть от себя свое уже совершившееся внутренне предательство самой себя трусливым убийством вдовы Стилихона Серены (приемной дочери Великого Феодосия!), задушенной по указу римского сената, «дабы она не предала град на Тибре Алариху» (!). Ее убийством римские сенаторы (формально продолжавшие считаться высшей властью – ведь сам император был лишь первым из них!) надеялись «устрашить» воинов вестготского царя! И вообще, поведение римлян характеризует их самым что ни на есть нелестным образом. После убийства Стилихона римские воины набросились на семьи и имущество германских наемников Ветхого Рима – не на самих германских «федератов», дравшихся за этот самый Ветхий Рим далеко от Италии, а на беззащитных жен и детей этих германских «федератов», перебив не меньше 30 000 жен и детей этих верных защитников Первого Рима…

Все это было известно Алариху. Поэтому он позволил жителям «Вечного Города» пару недель дрожать, питаться кошками, охотиться на крыс и молить готов о пощаде, тем самым гордым римлянам, что еще недавно, казнив сына Стилихона, выставили его отрубленную голову на всеобщее осмеяние и поругание, хотя ему, верному соратнику своего столь же подло убитого отца, римляне были, как и Стилихону, обязаны спасением Рима от орд Радагайса…

Поэт Клавдиан, вынужденный скрываться некоторое время после убийства Стилихона, опасаясь за собственную жизнь (уж слишком усердно он воспевал впавшего в немилость полководца: «Ибо приязненну мирит со мной внимательность ныне / Или величье войны иль к Стилихону любовь» и проч.), пытался тем не менее как мог пробудить в римлянах прежнюю доблесть, воспевая Рому (латинское название Рима, женского рода) в звучных стихах:

Рома, спокоившись, днесь безмятежны твердыни подъемлет.
Встани, молю, досточтимая мать, и, к богам благосклонным
С верой прямой, отрешись ты низменных старости страхов.
Небу совечный град! лишь тогда железная примет
Власть над тобой Лахесис, когда толь пременит природа
Ось, заветы свои обновя, что, вспять обращенный,
К селам придет Танаис египетским, Нил к Меотиде…[449]

Лахесис была одной из Мойр (или, по-гречески – Парок), античных богинь судьбы (аналогичных нордическим Норнам). Провидческим строфам Клавдиана придает странно злободневный характер то, что он связывает эту судьбу с Танаисом-Доном и с Меотидой, т. е. с Меотийским болотом (Азовским морем). Именно из-за Меотийского болота явились гунны. Именно оттуда исходило давление, под которым дошли до Италии готы Алариха.

На деле же реальность, с которой Рим на Тибре был вынужден смириться той голодной зимой, была гораздо менее величественной и торжественной, чем можно было судить по фантазиям впавшего в опалу вслед за своим казненным покровителем поэта, о чем свидетельствовал в своей «Новой истории» уже цитировавшийся нами Зосим(а) – современник тех трагических для Рима и римлян, «запертых, как свычно скотине, боязньми» (Клавдиан) событий, вполне достойный доверия (хоть и язычник, верящий притом в официальную версию о «предательстве императора Запада мятежником Стилихоном»):