Город-крепость

Еще одно неисполнимое желание.

Но если я не могу поделиться с ним теплом, я могу назвать ему имена. Попытаться вернуть улыбку на его лицо. Если он такой симпатичный, когда хмурится, даже представить не могу, какой он, когда на его лице появляется настоящая, искренняя улыбка.

— Прошлой ночью здесь было десять мужчин. Ну и Лонгвей. — Это имя ложится на язык худшим из грехов, но я все равно его произношу, а парень даже не дрогнул. — Они не всегда пользовались именами. Я услышала только четыре.

Парень не улыбается, но и не хмурится. Он смотрит на мои пальцы, лежащие на прутьях решетки, словно знает, насколько отчаянно я хочу миновать окно.

— Какие именно?

— Фанг. Тот, у которого на лице вытатуирован дракон. Он каждый месяц собирает для Лонгвея дань. И в его обязанности входит разбираться... разбираться с теми, кто отказывается платить. Они называют его Красным Полюсом.

Парень кивает.

— Продолжай.

— Люн. Он следит за наркокурьерами. Есть еще человек с золотым зубом по имени Нам. Чем он занимается, я не знаю. Его они называют Ладанным мастером.

У меня в желудке поселяется беспокойство от воспоминаний опиумного дыма, от которого несколько часов назад у меня разболелась голова.

Я не должна этого делать, могу отказаться. Притвориться, что ничего не было. Что я никогда не мечтала снова встретиться с сестрой. Поехать на море. Я могу сидеть и ждать, а потом сказать послу Осаме "да".

От этих мыслей я вынуждена прислониться к кровати. Бедро охватывает болью от воспоминания того, как его сжимала рука посла.

— Фанг. Люн. Нам, — считает имена парень. Его три пальца загибаются к рукаву. — Кто четвертый?

Моему зачерствевшему телу как-то тяжело дышится. Я смотрю на его пальцы, белеющие в холодном воздухе, будто оленьи рога. Они все в грязи, костяшки пальцев в ссадинах, острые ногти. Представляю, как они держат мою ракушку: бережно, словно внутри все еще есть жизнь, которая строит комнату за комнатой.

Эти пальцы никогда не оставят синяков.

— Чунь Кит, — задыхаясь говорю я. — Последнее имя, Чунь Кит.

— Хорошо, — отвечает парень. — Все верно.

— Ты... ты знал? — В горле от переизбытка чувств, словно раздувается шар.

— Да, — кивает парень. Его черные как вороново крыло волосы, словно перья падают на щеки... смягчают углы. — Я проверял тебя, чтобы понять, сможешь ты достать информацию или нет. Ты отлично справилась.

— Значит остальные шесть имен... они тебе не нужны?

— Нет, нужны. В каком-то смысле. — Парень закусывает губу, что он, вероятно, делает довольно часто, потому что кожа в том месте сухая. — Скажи, а учетная книга там была?

— Учетная книга? — объемные и неуклюжие слова скатываются с языка.

— Вероятно, она похожа на большую тетрадь, — объясняет парень. — Она состоит из чисел и имен. Официальные записи о бизнесе, который ведется Братством.

Я возвращаюсь на встречу и вспоминаю про алую книгу, что лежала у хозяина на коленях. Она вся была исписана чернилами.

— У хоз... Лонгвея была книга. Он туда что-то писал.

— Ты видела, как он туда что-то записывал?

— Да, — я замолкаю, чувствуя, как от стыда горят щеки. — Но я... я не умею читать.

— Все нормально, — мягко говорит парень. — Книга... куда Лонгвей ее положил, когда собрание закончилось?

— Я... — Мой голос затухает, когда я мысленно возвращаюсь на встречу. Мужчины не задерживаются. Большинство из них сразу же выходит в коридор. Некоторые идут в комнаты девочек. А Лонгвей... Напрягаюсь, пытаясь вспомнить, куда делся хозяин после встречи. Я была слишком занята тем, чтобы запомнить все имена. — Я не помню. Наверное, отнес в свой кабинет.

— Кабинет?

— Он на втором этаже. Мне кажется. Я никогда там не была, — говорю я.

— Как думаешь, сможешь узнать? Что бы уже наверняка?

Выведать имена — это одно. Но рыться в кабинете хозяина... эта игра — риск. Желудок ухает вниз.

Он, вероятно, видит, как мои мысли отражаются на лице, поэтому не ждет моего ответа.

— Слушай, я понимаю... То, о чем я прошу, очень опасно. Но я бы не просил, если бы у меня был выбор. Но его у меня нет. Мне нужна твоя помощь.

Нужна. В его голосе сквозит неподдельное отчаяние.

— Почему?

— Потому что каждый день, просыпаясь утром, я мечтаю о другой жизни. И это единственная возможность ее заполучить. Единственная возможность вернуться домой. — В голосе такие же ссадины, как и на костяшках. От этого мои руки лишь крепче сжимают решетку.

Дом. Это слово разгорается в груди, словно раскаленные угли. Я хочу впитывать зелень рисовых полей и далекие склоны гор. Я хочу найти и сестру и крепко ее обнять. Я снова хочу смотреть на звезды.

— Мы... мы не должны думать о доме. Это больно ранит. — Судя по тому, как парень смотрит на меня, когда я это говорю, я вижу, что он меня понимает. Та же горько-сладкая лихорадка охватывает грудь. — Но я все равно тебе помогу.

— Откуда ты родом?

— Я выросла там, где много риса. И гор. Стада оленей прыгают сквозь утренний туман, будто рыба в воде. — Я замолкаю, понимая, что отошла от своих же убеждений. — Но это все не имеет значения. Я не могу вернуться. Мой отец... он просто продаст меня снова.