Горькая жизнь

В кустах присел, огляделся. Пальцем ковырнул несколько ссохшихся старых листков, увидел среди них свежую яркую блескушку. Это была пяточка патрона. Совсем недавно использованного, от пулемета «Максим». Китаев невольно передернул плечами.

Сколько стоит такой патрон? Муру, не более пустой тары из-под водки, и одновременно так много, что по коже невольно ползет мороз – цена патрона равна цене жизни.

В сотне метров от него прогрохотал, выбивая колесами на стыках оглушающую дробь, пассажирский состав, на станции даже не притормозил, пронесся будто сквозь пустое пространство, в котором совсем нет живых людей…

Китаев вернулся к своей группе.

– Надо идти дальше. Тут ни одного пулеметного ствола и ни одного человека, – сообщил он Перевозчикову.

Тот в ответ молча кивнул.

В то же мгновение перед Перевозчиковым возник вихляющийся, с костлявым лицом, сильно перекошенным после давней, явно неудачной для него драки зек по фамилии Жорин, по прозвищу Жорик. Всякое свое выступление Жорик начинал с заикания – у него дергался рот, тряслась левая щека, за ней правая, лицо выворачивалось едва ли не наизнанку, и только потом изо рта с легким хлопком выпархивало первое слово.

– Я… ты… понимаешь… Я бы все равно… я бы, гражданин начальник, не стал бы так сразу уходить, я бы прошелся с граблями по поселку и кое-что нашел. Тут много чего можно найти. Шмон – великая штука.

– Отставить! – резко проговорил Перевозчиков. – Никаких шмонов! Китаев прав – надо уходить. Где-то впереди находится пулеметная засада. Не нарваться бы нам на нее.

– Молчу, молчу, молчу. – Жорик покорно приподнял ладони и сложил их вместе. Было в этом движении что-то молитвенное, совсем не похожее на Жорика.

– Это хорошо, что молчишь, – оттаивая, сказал Перевозчиков. – Уходим!

– Начальник, а у нас шамовка скоро кончится, – вновь подал голос Жорик. – Без шамовки мы можем подохнуть с голода.

– Не подохнем, – спокойно отозвался на это Перевозчиков. – За мной!

Обошел стороной угрюмое, по-тыловому безмолвное здание вокзала и углубился в подлесок. Китаев, подбрасывая в руке автомат, двинулся следом, за Китаевым – магаданский «кум» – он также попал в южную группу и теперь держался Китаева. Когда с кем-то вместе – уцелеть проще, даже если обложит целый полк уркаганов и все в этом полку будут зло стучать зубами…

– Имей в виду, я всегда готов прикрыть твою спину, – сказал «кум» Китаеву.

– Ну а я – твою. – Китаев не выдержал, засмеялся. – Так и будем всю жизнь ходить друг за другом.

В лесу, перед самой ночевкой, наткнулись на костер. Вокруг невысокого жаркого огня сидели человек пять зырян и, неспешно потягивая свои глиняные трубочки, вели о чем-то разговор. Первыми дым костра учуяли уголовники и немедленно прыгнули к зырянам, весело заклацали зубами.

– Назад! – рявкнул на уголовников Перевозчиков, поднял над собой автомат. – Упаси Господи, если кого-то тронете – задумываться не стану – тут же пулю между рогами всажу.

Уголовники шарахнулись от костра – вид у старшого был такой, что он, не задумываясь, нажал бы на спусковой крючок ППШ. Китаев тоже вскинул свой автомат – на случай, если понадобится прикрыть Перевозчикова.

Зыряне, сидевшие вокруг костра, вскочили. Испуга на их лицах не было. Один из зырян – лицо его было испещрено ровными, словно бы вырезанными ножом морщинами, седой, – поклонился Перевозчикову:

– Спасибо, начальничка! Мы – люди мирные, ничего никому плохого не делаем.

– Ужинайте спокойно, – негромко проговорил Перевозчиков и шагнул за куст лещины, разросшийся неожиданно широко, бросил, не оборачиваясь: – Все за мной? Не останавливаться!

Южная колонна втянулась в лес и сделалась невидимой.

Китаев думал об Ане. Где она сейчас, что с ней, где находится, что делает? И вообще, жива ли она?

Ани не было, пропала, провалилась сквозь землю, обратилась в воздух, в привидение, и кто знает, может быть, душа ее, она сама сейчас парит невесомо над их головами, сочувствует усталым людям, может быть, даже пытается помочь, оградить от какой-нибудь беды, от рока… Китаев не верил, что Аня мертва. Ангелом она может сделаться, только уйдя из жизни…

Тем не менее на ходу он невольно вскидывал голову, скользил глазами по верхушкам елок, чахлых, задавленных своими хвойными собратьями, бородавчатых березок, еще каких-то неведомых, наверное, давно уже выродившихся и пропавших с растительной карты планеты деревьев, и ничего, кроме комаров, к которым уже ничего не испытывал – ни ненависти, ни гадливого чувства, – не засекал. Не было Ани.

Ночной лес был пугающе темным и одновременно дымным, будто в нескольких углах его начали тлеть слежавшиеся пласты старых листьев и сбившиеся в ежиные колобки нагромождения сучьев-паданцев, но несмотря на то, что между стволами скользили, извиваясь по-змеиному, хвосты дыма, дымом не пахло. И огня не было. И все-таки лес казался сотканным из живого, движущегося ума, стволы шевелились, показывали дырки в своем нутре, дупла и бородатые наросты северного мха, от него исходило что-то угрожающее, с чем простой человек справиться был не в силах.