Горькая жизнь

Широкий в кости, по-медвежьи волосатый, косо ступающий по земле Пскобской где-то добыл еды – продуктовые склады на пятьсот первой стройке хоть и имелись, но были прочно заперты, – и теперь готовил обед. Судя по сочному, далеко распространяющемуся запаху – гречневую кашу с тушенкой. Причем Пскобской вел себя не по-хански, не так, как вели себя другие паханы, – те считали ниже своего достоинства опускаться до котлов с фыркающей затирухой или кашей, а Пскобской предпочитал заниматься едой сам. Как пригляделся начфин, Малёк помогал ему – был у Пскобского кем-то вроде зама.

Чутье у Пскобского имелось хорошее – через минуту он почувствовал, что за ним наблюдают, сделался ниже ростом, уменьшился в объеме, втянул в плечи крупную нечесаную голову и передал заботы по костру Мальку.

Сам начал изучать пространство. Людей в округе было много. Хотиев с помощниками решал вопрос, куда двигаться, вверх по карте или вниз, спорили до хрипоты, но к единому знаменателю не пришли. Ответ вообще пока был один: идти некуда. И прямо, и налево, и направо – всюду, словом, их ожидал один конец: гибель. Оставалось лишь давать последний смертный бой, чтобы властям неповадно было обижать поколения зеков, которые пойдут за ними следом. А без зеков страна не останется, зеки всегда были, есть и будут. Этот процесс – постоянный.

Заметив, что Пскобской начал вести себя беспокойно, закрутил головой по-птичьи кругом, чтобы видеть не только то, что находится под носом, но и сбоку, и даже сзади, Савченко присел на старый разваливающийся пень, оттянул затвор винтовки, проверяя патрон, сидящий в стволе. Патрон был новенький, с блестящим капсюлем, похожим на крохотное солнышко…

Сейчас это солнышко взорвется – немного осталось.

Пскобской продолжал крутить головой, он словно бы подвис в пространстве, в невесомости – не знал, что происходит, на что можно опереться ногой или рукой, что может стрястись через пять минут, через семь, десять… Савченко улыбнулся злорадно.

Хуже нет состояния, в котором пребывает сейчас этот неожиданно растерявшийся человек. Провальное состояние, пахнущее бедой. Савченко двинул головку затвора вперед, ставя винтовку на боевой взвод. Осталось только нажать на спусковой крючок. А Пскобской даже голову задрал, проверяя, а нет ли опасности там, среди облаков? И вообще, что есть наверху, тоже надо знать.

Продолжаться до бесконечности эта игра не могла – Пскобской все же заметил бывшего начфина и в ту же секунду взнялся над дымным костром, в который услужливый Малёк только что подложил топлива, выбрав несколько лиственничных веток посуше.

Приподнявшись над огнем, Пскобской сделался такой приметной целью, такой удобной, что не выстрелить просто было нельзя. Запавшие, скрученные в валики губы начфина задрожали и он, больше не сдерживая себя, нажал на спусковой крючок винтовки. Стрелял он прямо с колена, не поднимаясь с пня, и стрелять Савченко, следует повториться, умел – он воевал не только в Великую Отечественную, но и в Гражданскую, и в Финскую, – пуля всадилась Пскобскому точно в середину лица, в переносицу.

Физиономия пахана мгновенно превратилась в кусок сырого мяса, из которого выглядывали несколько крупных, почти людоедских зубов, а сверху к зубам прилипли волосы. Пахан раскинул руки в обе стороны, будто птица, и шлепнулся в костер. Сырым размазанным лицом – точнее, куском мяса, свернутым набок, прямо в огонь. К запаху каши с тушенкой добавился запах полусырого шашлыка.

– А-а-а! – отчаянно заорал Малёк, перепрыгивая через костер и устремляясь к стрелку – начфину. Прыгнул он неловко – завалил железную перекладину, на которой висел котелок с аппетитно пахнувшей кашей. Даже мертвый Пскобской не сумел завалить ее, а неуклюжий квадратный шкаф сумел. Добежать до Савченко шкаф не смог, – бывший начфин спокойно, без суеты, выбил из ствола использованный патрон и поддел Малька пулей на лету.

Тот рявкнул, проглатывая раскаленный свинец, и с тяжелым вздохом опустился в грязь. Вонючие холодные брызги полетели в разные стороны.

Несколько человек, сидевших неподалеку от начфина, вскочили, но он осадил вскочивших легким движением винтовки. Прошамкал сыро, невнятно – без зубов ему было трудно говорить:

– Если кто-то хочет получить свою долю свинца – милости прошу. А так подходить ко мне не советую.

Бывшему начфину оставалось найти еще одного человека, участвовавшего в «экспедиции» (из тех, что он засек, всплывая из горячего красного провала) – суетливого и угодливого уголовника, похожего на перезрелого школьника, шустрого, как помоечная крыса и на помоечную крысу очень похожего; Савченко его так и прозвал: «Крыса». Вот кто никак не попадался на глаза, так это Крыса. Но бывший начфин был уверен, что обязательно встретит его. Пытался узнать, какова кличка его у зэков, по списку лагерных «погонял», но ничего узнать не смог. Может быть, Крысу уже где-нибудь прихлопнули и сунули вслед за Квелым в вонючую болотную дыру, а может и нет – спрятался он, замаскировался надежно – не найти.