Горящий лабиринт

— Эй, приятель, ты должен быть благодарен. Это классика! Она принадлежала ещё моему прадедушке-козлу. Я поддерживал её в хорошем состоянии, так что вы, ребята, не смейте её испортить.

Я вспомнил свои последние поездки на машинах: солнечная колесница, падающая в озеро в Лагере Полукровок; Приус Перси Джексона, застрявший между двумя персиковыми деревьями во фруктовом саду на Лонг-Айленде; украденный Мерседес, несущийся по улицам Индианаполиса, управляемый тремя демоническими духами фруктов.

— Мы позаботимся о ней, — пообещал я.

Тренер Хедж посовещался с Гроувером, чтобы убедиться, что тот знает, как найти дом семьи Маклин в Малибу.

— Маклины, должно быть, всё ещё там, — задумчиво протянул Хедж. — Во всяком случае, я надеюсь на это.

— Что вы имеете в виду? — спросил Гроувер. — Почему они могут там не быть?

Хедж кашлянул.

— В любом случае, удачи! Передайте Пайпер привет, если увидите её. Бедное дитя…

Он развернулся и потрусил назад, вверх по холму.

Внутри Пинто пахло теплым полиэстером и пачули, что пробудило плохие воспоминания о том, как мы с Траволтой танцевали диско. (Забавный факт: его фамилия означает «сбитый с ног» на итальянском, что идеально описывает воздействие его одеколона на окружающих.)

Гроувер сел за руль, так как Глисон доверил ключи только ему. (Грубо.)

Мэг ехала на переднем сидении, оперев ноги в красных кедах на приборную панель и развлекала себя выращиванием лоз бугенвиллии вокруг лодыжек. Казалось, она пребывала в хорошем настроении, учитывая сеанс передачи детской трагедии прошлой ночью. Интересно, как у нее это получается. Я едва мог подумать о тех потерях, что она пережила, не проронив ни слезинки.

К счастью, у меня было достаточно пространства, чтобы поплакать в уединении, так как я застрял на заднем сиденье.

Мы отправились на запад по Трассе 10. Когда мы проезжали Морено-Валли, мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что не так: пейзаж, вместо того чтобы медленно становиться зелёным, оставался коричневым, температура была такой же высокой, а воздух — сухим и кислым, как будто пустыня Мохаве забыла о своих границах и распространилась по всему пути до Риверсайда. На севере небо было затянуто водянистым туманом, как будто весь лес Сан-Бернардино был охвачен огнем.

К тому времени, как мы достигли Помоны и попали в пробку, наш Пинто дрожал и хрипел, словно бородавочник, получивший солнечный удар.

Гроувер посмотрел в зеркало заднего вида на BMW, ехавшее прямо за нами.

— Взрываются ли Пинто, если в них врежутся сзади? — спросил он.

— Только иногда, — сказал я.

Во времена управления солнечной колесницей идея езды на транспортном средстве, объятом пламенем, никогда не беспокоила меня, но после того как Гроувер сказал об этом, я принялся оглядываться, мысленно желая, чтобы BMW отстало.

Я отчаянно хотел позавтракать — и не холодными остатками вчерашних энчилад. Я бы уничтожил греческий город за чашку кофе и, возможно, приятную долгую поездку в направлении, противоположном тому, куда мы ехали.

Мой разум поплыл. Я не знаю, были ли это настоящие сны наяву, вызванные моими вчерашними видениями, или моё сознание пыталось сбежать с заднего сидения Пинто, но я начал воспоминать Эритрейскую сивиллу.

Я уже вспомнил её имя: Герофила, друг героев.

Я увидел её родину, залив Эрифр, побережье которого однажды станет Турцией. Полумесяц из обдуваемых ветром золотых холмов, утыканных хвойными деревьями, протянулся к холодным голубым водам Эгейского моря. В небольшой лощине, рядом со входом в пещеру, пастух в домотканной шерстяной одежде стоял на коленях рядом со своей женой, наядой расположенного неподалёку источника, в то время как она рожала их ребёнка. Я избавлю вас от подробностей, скажу только одно: когда мать закричала во время последней схватки, ребёнок появился из ее утробы, не плача, а поя — её прекрасный голос наполнил воздух звуком пророчеств.

Как вы, наверное, догадались, это привлекло моё внимание. С этого момента девочка была священной для Аполлона. Я благословил её как одного из моих Оракулов.

Я помнил Герофилу как молодую девушку, странствующую по Средиземноморью, чтобы делиться своей мудростью. Она пела всем, кто желал ее слушать: правителям, героям, жрецам моих храмов. Все они изо всех сил старались расшифровать её пророческие песни. Представьте, что вам нужно выучить наизусть весь саундтрек к «Гамильтону» за одно прослушивание без возможности отмотать назад, тогда вы поймёте их проблему.

У Герофилы было просто слишком много хороших советов, которыми она хотела поделиться. Её голос был таким завораживающим, что слушатели не могли уловить каждую деталь. Она не могла контролировать, что и когда поет. Она никогда не повторялась. Вам просто надо было очутиться там.

Она предсказала падение Трои. Она предвидела восхождение Александра Великого. Она посоветовала Энею место для колонии, которая однажды станет Римом. Но прислушивались

ли римляне ко всем её советам вроде «Остерегайтесь императоров», «Не сходите с ума с этим гладиаторством» или «Тоги не очень модные»? Нет. Нет, они не прислушивались.