Горящий лабиринт

Прочие дриады согласно заворчали. Некоторые даже буквально ощетинились.

Гровер вскинул руки, призывая к тишине.

— Я знаю, что все мы переживаем и расстроены. Горящие дебри — это не весь Лабиринт. И, по крайней мере, сейчас у нас есть некоторые идеи, почему император устроил его именно таким образом. Все из-за Аполлона.

Кучка кактусовых духов обернулась посмотреть на меня.

— Внесем ясность, — сказал я тонким голосом. — Это не моя вина. Гроувер, скажи им. Скажи своим очень милым… очень колючим друзьям, что это не моя вина.

Тренер Хедж хмыкнул.

— Ну, похоже, что твоя. Макрон сказал, что дебри — это ловушка для тебя. Возможно, из-за Оракулов, что ты ищешь.

Взгляд Мелли метался от ее мужа ко мне.

— Макрон? Оракулы?

Я объяснил, что Зевс в качестве наказания отправил меня блуждать по стране и освобождать древних Оракулов, потому что он вроде как был ужасным отцом.

Тут Хедж пересказал наш веселый поход за покупками в «Милитари-манию Макрона». Когда он отошел от темы, начав описывать разнообразные виды обнаруженных им фугасов, вмешался Гроувер.

— Так что мы взорвали Макрона, — заключил Гроувер. — Который был римским последователем императора. И он упомянул что-то вроде колдуньи, которая хочет… не знаю… наслать на Аполлона злые чары, вроде того. И она помогает императору. И мы думаем, они спрятали следующий Оракул…

— Эритрейскую сивиллу, — вставил я.

— Верно, — согласился Гроувер. — Мы думаем, что они оставили ее в центре дебрей в качестве приманки для Аполлона. Кстати, ещё есть говорящая лошадь.

По лицу Мелли пробежала тучка; неудивительно, она ведь была облаком.

— Все лошади говорят.

Гроувер объяснил, что мы услышали в мусорном контейнере. Потом он отмотал назад и объяснил, почему мы оказались в мусорном контейнере. Потом он рассказал, как я обмочил штаны, из-за чего и щеголял ярко-розовым камуфляжем.

— О-о-о-о, — все дриады закивали, словно именно этот вопрос их и беспокоил.

— Можем ли мы вернуться к изначальной проблеме? — взмолился я. — У нас всех есть общее дело! Вы хотите, чтобы пожары прекратились. Мне нужно освободить Эритрейскую сивиллу. Обе эти вещи требуют нахождения сердца дебрей. Именно там мы найдем источник огня и сивиллу. Я просто… я знаю это.

Мэг сосредоточенно изучала меня, будто пыталась решить, какой позорящий приказ ей стоит дать мне: прыгнуть в бассейн, обнять Опунцию или найти футболку под цвет штанов.

— Расскажи мне о лошади, — произнесла она.

Я получил приказ. У меня не осталось выбора.

— Его зовут Инцитат.

— И он говорит, — сказала Мэг. — Вроде так, что люди его понимают.

— Да, хотя обычно он говорит только с императором. Не спрашивайте, как он говорит. Или откуда он взялся. Не знаю. Он — волшебный конь. Император доверяет ему, может, больше, чем кому-либо другому. Когда император управлял Римом, он одел Инцитата в одежды сенатора, даже пытался сделать его консулом. Люди считали императора сумасшедшим, но сумасшедшим он никогда не был.

Мэг нагнулась над бассейном, ссутулив плечи, словно бы забралась в раковину своих мыслей. Для Мэг императоры всегда были больной темой для разговоров. Она выросла во владениях Нерона (хотя слова «использовалась» и «эксплуатировалась» были бы точнее), она предала меня ради Нерона в Лагере полукровок, а затем вернулась ко мне в Индианаполисе. Этой темы мы, не сговариваясь, избегали. Я не обвинял бедную девочку. Правда. Но попытки убедить ее верить в нашу дружбу, верить хоть кому-нибудь после ее приемного отца, Нерона, были равносильны обучению дикой белки есть с рук. Любой громкий звук побуждал ее бежать или кусать, или и то, и то.

(Я понимаю, что сравнение не вполне справедливо. Мэг кусалась гораздо сильнее, чем дикая белка.)

Наконец она произнесла:

— Та строчка из пророчества: владелец белого коня.

Я кивнул.

— Инцитат принадлежит императору. Или, возможно, «принадлежит» — неправильное слово. Инцитат — это правая рука-копыто человека, что сейчас претендует на западные штаты США — Гая Юлия Цезаря Германика.

Это был сигнал для коллективного вздоха ужаса дриад, и, возможно, некоторого количества зловещей музыки на заднем плане. Вместо этого они продолжили смотреть на меня без тени эмоций, а единственным зловещим звуком на фоне было жевание малышом Чаком папиной пенопластовой крышки от особого обеда № 3.

— Этот Гай, — сказала Мэг. — Он известен?

Я вглядывался в темные воды бассейна. И почти хотел, чтобы Мэг приказала мне прыгнуть и утонуть. Или заставила меня надеть футболку под цвет штанов. Любое из этих наказаний было бы лучше, чем отвечать на вопрос.

— Императора больше знают по его детскому прозвищу, — сказал я. — Которое он, кстати, презирал. В истории он известен как Калигула.

Глава 10

Милое дитя!

Ути-пути ботики!

Зловещий оскал!

ТЕБЕ известно имя Калигулы, дорогой читатель?

Если нет, считай, тебе повезло.

По всей Цистерне дриады-кактусы ощетинились шипами. Нижняя часть Мелли превратилась в туман. Даже малыш Чак выкашлял кусок пенопласта.