Горячий август

Ржи уже не было видно, а пшеница и яч мень еще кое-где стояли.

Мартин раза три сворачивал с дороги и, шаркая сношенными кирзовыми сапогами, шел по жнивью, хозяйским глазом привычно присматриваясь к приземистым бабкам, к умятым колесным дорожкам. На одном поле, кое-где на стерне, где стояли раньше бабки, Мартин увидел много обломавшихся колосьев.

"Наломали колосьев и не подобрали, лежебоки! Хозяева, называется!.. Чье это поле? "Червонного шляха", кажется? Нужно позвонить в райком - пусть научат, как надо работать".

Им снова овладело беспокойство. Мартин свернул с поля на шлях, прихрамывая, бесом догнал телегу и сел.

- Я в райкоме слово дал, - сказал он, беря от Насти вожжи, - что мы завтра вечером кончим с уборкой.

Он посмотрел на Настю. Во взгляде его прищуренных глаз был вопрос: "Кончим или нет?"

Настя сказала:

- Моя бригада сегодня кончит. За меня тебе волноваться не придется. Я не подведу.

- А другие?

- Другие? Что мне за них беспокоиться? У каждого своя голова... До чужого тела никому нет дела.

В глазах Мартина блеснули жесткие огоньки. Он хотел было что-то ответить; но сдержался и промолчал. Потом сухо выжал из себя:

- Пошли сегодня на ночь человек тридцать на скирдование.

Больше они до самого колхоза не проронили ни слова.

Перед полуднем несколько жней иа Настиной бригады возвращались с поля.

Женщины шли беспорядочно - по одной, но две, устало шутили. За ними,, поодаль, вздымая пыль, лошади медленно тащили жнейку.

Аленина бригада жала. Увидев женщин на дороге, Алена поняла, что они уже управились с жатвой, - вчера вечером она слышала, что у них на участке оставалось работы мало.

"А у моей бригады еще такое поле не б:жато, что и за два дня не одолеем. Позднее всех кончим", - шевельнулось в сердце беспокойство.

- Настины идут полдничать, - сказала, поглядывая на дорогу, Лизавета.

- Не полдничать, а кончили работу, - поправила ее хмуро тетка Маланья. - Не видишь разве - жнейку за собой волокут?

Жнеи выпрямились и стали смотреть на приближающихся женщин.

"Только б не пришли помогать, - с неприязнью подумала Маланья. - Когда не с открытой душой люди приходят,. так не столько помогут, сколько после нахвастаются. Сожнут горстку, а разговоров на год будет..."

После случая с жнейкой, после обидных и несправедливых Настиных слов, брошенных в присутствии Мартина, между Аленой и Настей легла межа недоверия. Настроение это передалось и некоторым колхозницам Алсниной бригады.

- Что ж вы, соседки, отстаете? - крикнула с дороги худая остроносая женщина.

Это была Ганна Лаврейчикова, в селе ее прозвали "Пискунихой". В ее сухим, пронзительном голосе Алене послышалось пренебрежение.

Лизавета, выпрямившись, позвала:

- Заходь, Гаина, нечего лентяя гонять!

Маленькая Пискуниха остановилась и ехидно ответила:

- Дай боже, чтобы вы так лентяйничали, как я. Если бы вы все хоть в половину так старались, так давно бы уже сжали.

А то стоят да на небо поглядывают - а скоро ли обед...

- Молчи уж! Чего зря напраслину возводить на людей? - спокойно остановила ее одна из шедших с ней женщин. - Если бы все так работали, как у Алены...- Она повернулась к своим подругам: - Знаете что, бабоньки, поможем им.

- Надо помочь! Не чужие ведь... - И женщины дружно начали сбрасывать с плеч узлы.

Минут через десять показалась вторая большая группа женщин из Настиной бригады. Женщины, повидимому, отстали, чтобы набрать травы или крапивы для коров и свиней: платки, которые жнеи несли за плечами, как котомки, были туго набиты травою. Поровнявшись с жнеями, женщины сошли с дороги и направились к Алене.

- День добрый, Алена! День добрый, бабоньки! Мы к -вам, помочь.

- Спасибо, - нс разгибаясь и не глядя на женщин, сквозь зубы ответила Маланья.

Она еще что-то хотела сказать, но Лизавета перебила ее:

- Да помогайте. Мы с радостью, когда к нам с добрым словом.

Еще несколько жней из Алениной бригады на минуту оторвались от работы и подозвали колхозниц, чтобы шли жать рядом с ними. Женщины разош-лись по полю, приладились, где кому нравилось, и принялись за работу.

Однообразно шуршат серпы, сухо шелестит ломкая солома ячменя. Алена задумалась и жнет не глядя, левой рукой захватывает горсть перешептывающихся стеблей и привычным движением правой срезает их.

Волнуясь, ояа думает: "Если бы поленивались, не обидно было б, а то всю душу вкладываем, и все равно после всех кончим. Четыре человека заболели как раз в такую пору! Ганна и Василииа не сегодня-завтра родят... А что Игната дали, так то разве помощь? Только одно слово, что новый работник, а пользы от него, что шерсти с волка..."

- А мой мужик где-то на дворе шатается, - словно угадывая Аленины мысли, говорит Маланья. - Обижается, что от коней отстранили. Гонористьш. И откуда у него столько гонору?.. Я тебя научу разуму, лежебок! Погоди, я тебе, миленький, не спущу!

- Очень он бо-ится вас, - подзадорила Маланью насмешница Лизавета.

- Меня не боится?