Горячие сердца

Субботник закончился затемно.

Присели отдохнуть, перекурить. Началась беседа. А о чем было тогда и говорить, как не о гражданской войне, огненным кольцом охватившей молодую Советскую республику?

Притихший Николай протиснулся в самый центр кружка. Он с удивлением поглядывал на рабочих. Они обсуждали события на фронтах, высказывали свои мнения. Особенно выделялся один усатый мастеровой, из бывших кавалеристов. Он настаивал на том, что все силы следует бросить на создание красной конницы — такой конницы, перед которой, по его мнению, не смог бы устоять никакой враг.

Бывшему кавалеристу возражал сторонник бронепоездов. Были среди рабочих и многочисленные поклонники пехоты.

Но вот в разговор вступил пожилой токарь, недавно вернувшийся из армии, где служил авиационным мотористом.

— Мне думается, — сказал он, — что если бы нам да самолетов побольше, то это вернее всякой конницы! Да если бы их сразу, в один кулак, на нужном участке... — Он угрожающе сжал кулак. — А уж то, что белая конница против аэроплана никуда не годится, это как пить дать! Я вам, товарищи, так скажу: никакой коннице не выдержать, если самолет над нею низко-низко...

— Это еще как сказать, — распушив усищи, проворчал бывший кавалерист. — Что они, твои аэропланы, против доброго всадника сделают?

— Значит, ты, дядя, в переделках не бывал, — насмешливо произнес моторист. — Когда самолет на твоих всадников бомбы да стрелы кидать начнет да из пулемета прочесывать, а сам низко-низко... поглядел бы я на твоих всадников... Только бы в седле усидеть, как кони в сторону брызнут! Да вот беда: с самолетами-то у нас не больно... мало да и плохи.

— Плохи? — спросил Франц.

— Все заграничные, ни одного своего, кроме «Муромца» да «Лебедя». Если бы хоть одинаковые, а то — что ни самолет, то другого типа.

— Да, царь, видать, не больно-то умно составил свой авиационный парк, — сказал Франц. — Иностранным капиталистам потрафлял.

— Если бы свои-то системы были, — мечтательно проговорил моторист, — мы их постройку сами, без всяких заграниц, наладили бы.

— Это и будет. Непременно будет, — уверенно сказал Франц.

— Конечно, будет, — согласился моторист. — Только нам бы поскорей. Нужны, ох, как нужны свои самолеты на войне-то!

Николай придвинулся ближе к отцу. Глаза его горели от любопытства. Он сам не знал, как у него сорвалось с языка:

— А летчики как же?.. Тоже свои?

— Непременно, непременно из своей среды... Вот ты, например. Почему бы тебе не начать готовить себя к этому делу? — сказал моторист.

— Мне?!

И Николай, зардевшись еще сильнее, спрятался за спину отца.

Вечером, под лампой, Николай долго сидел задумавшись, забыв о задачах, которые собирался решать.

В доме давно спали...

«Нужны, ох, как нужны свои самолеты...» И летчики...

А чтобы стать летчиком, сколько нужно всего знать!..

Что ж, придется приналечь на ученье.

Именно в эти дни произошел случай, который, вероятно, взволновал бы Николая, если бы он о нем узнал.

К начальнику московских мастерских Казанской железной дороги приходил человек в солдатской шинели. На его груди в розетке из красной ленты красовался боевой орден Красного Знамени. Человек этот был высокого роста, худ, сутуловат. Длинное красное лицо его носило следы давних рябин. Был он комиссаром броневого управления Красной Армии и приходил в мастерские, чтобы протолкнуть порученные этим мастерским заказы на части к броневым автомобилям. Звали этого человека Петром Ионовичем Барановым.

Чтобы справиться о ходе работы, начальник железнодорожных мастерских в присутствии Баранова вызвал из литейного цеха старика Гастелло.

Выйдя от начальника, Франц еще некоторое время думал над странностью в речи посетителя: то и дело тот пускал в ход одно и то же словечко:

«Как идут дела с нашими отливками?.. Нуте-с?»; «Значит, казанцы нас не подведут?.. Нуте-с?»

Франц усмехнулся: это выходило смешно — словечко было совсем ненужным. Привяжется же такое к человеку!

Вернувшись в мастерскую, где у вагранки стоял Николай, Франц и думать перестал об этой странности гостя. Он не подозревал, что это «нуте-с» крепко сидело в памяти его сына. Николай хорошо помнил это характерное словечко в речи солдата, когда-то поддержавшего мальчика в намерении идти в Москву.

Так и не встретились на этот раз Николай и Баранов, хотя их пути шли в одном направлении — к авиации...

Старый друг лучше новых двух

Николая попрежнему влекло к себе гудение пламени в вагранке. Он, как и прежде, не представлял себе жизни без литейной. В четырнадцать лет он уже работал у отца формовщиком. Франц не мог нахвалиться своим помощником. Но чем дальше, тем чаще отец обращал внимание на усталый вид Николая. Парню становилось все трудней совмещать тяжелый труд в литейной с ночными занятиями на дому. А учиться он хотел во что бы то ни стало!..

Вместе с тем Николай не мог себе представить, как бы он бросил литейную ради школы. Несмотря на юность, он стал полноправным членом коллектива мастерских. Рабочие любили и уважали маленького мастерового с крепкими руками, со смекалистой головой.