Горе побеждённым

 - Ну, вот ты и остыл, Спиридон. Отрадно. Напомни-ка  мне, что говорил твой любимый Лабрюйер  о дружбе.

 - «Истинной дружбой могут быть связаны только те люди, которые умеют прощать друг другу мелкие недостатки».

 - Вот видишь!

 - Ничего себе, мелкие, – не удержался Канделябров.

 - Опять за своё!-  зарычал Собакин.

 - Всё-всё, я остаюсь, а вы, Вилим Яковлевич, уходите от греха. Дайте мне успокоиться.

 Парочка уехала.  Ипатов остался помочь Кондратьичу убрать расколоченный сервиз. Душа просила разговора.

 - Ты гляди что делается! – заорал Спиридон, как только за хозяином закрылась дверь. – Ты слышал? Господа Бога не побоялась приплести, чтобы хоть на несколько дней  повеситься  на шею чужому мужчине! И этот, баболюб, туда же! Вместо того, чтобы шугнуть её к такой-то матери, он сю-сю-сю, май дарлинг, Барби. Тьфу!  Да, голова у моего хозяина хорошая, да не тому досталась.

 - Спиридон Кондратьич, не переживайте вы так. Вильям Яковлевич не маленький, сам разберётся. Может у них любовь? Вон она,  какая  писаная красавица! Разведётся с мужем да за Брюса нашего и выйдет. Будет у них настоящая семья,  он и остепенится, – рассуждал Ипатов.

 - Будет… на луне да в сказках, – переговорил его Канделябров. - Знаю я его. Баловство всё это. Был бы хлеб, а мыши найдутся. Думаешь, она у него первая? Сердца таких, как наш Собакин, до гробовой доски будут отданы самым доступным из приличных дам. А я тут многих повидал.

 Вдруг Спиридон как-то весь обмяк, всхлипнул и посмотрел в угол, где у него висела икона Спасителя:

 - Надо мне на себя зарок положить, чтобы хорошего человека от блудной страсти отвести.

 - Это как это?- не понял Александр Прохорович.

 - Дам обет Богу. Сколько можно эдак-то кувыркаться с замужним полом. А, ежели, он и впрямь задумает эти жернова;  себе на шею повесить – я уйду, несмотря на свой долг, как пить дать уйду, – упрямо повторил Спиридон.

                                                                         ***

   На следующий день Ипатова в особняке встретил не Канделябров, а вертлявая горничная Варвары Петровны – Поля. На первом этаже, в  задней, хозяйственной части дома, дым стоял коромыслом. На длинных верёвках через всю гладильную висели  наряды госпожи Кашиной. Любопытная горничная влезла и в «маскарадную» под предлогом того, что ей некуда положить барынины вещи, а «тут вон какая комнатища». Её напор напрочь пресёк воинственный Спиридон. Канделябров стоял насмерть и не пустил «вздорную девку» во «святая святых» сыскного перевоплощения. Визгу было много. В столовой, где стояло пианино, Варвара Петровна постоянно музицировала. Играла она изрядно, но репертуар оставлял желать лучшего. Сентиментальная музыка доводила мужчин до зубной боли. Каждый час хлопала входная дверь. Это посыльные то и дело приносили купленные госпожой Кашиной «милые пустяки»: то коробки  с шоколадом от Эйнема, то знаменитые духи «Букет императрикс» и растительную воду «Кавказские фиалки»  от Брокара, а то и новомодную шляпу с малиновыми перьями и множество ещё какой-то ерунды. Это, не считая огромных букетов, которые были расставлены по всему дому. Канделяброву было приказано больше самому не стряпать, а брать обеды в ресторане «Берлин», на Рождественке - так приличнее. Любимый чай Спиридона «Чёрный перл» был изгнан, а велено было покупать зелёный - «Жемчужный» и жёлтый - «Юнфачо». Брать их  надобно было только на Покровке, в китайском магазине «Та–Шен–Юй» и нигде больше. Собакину было наплевать – он пил только кофе, а вот помощнички от зелёного чая заскучали. От этой кутерьмы Канделябров изнемогал. Автоматически исполняя приказания «навязавшейся чёртовой куклы», он только и думал о том, что этот Содом  через неделю кончится. Только это и оживляло его омертвевшую душу. Вильям Яковлевич, напротив, был оживлён, даже, можно сказать, не по возрасту шаловлив и снисходителен к своей любовнице, со смехом наблюдая  кавардак в своём доме.

 - За удовольствие надо платить, – говорил он Спиридону.

 «Интересно, какое удовольствие от этого безобразия имею я?» –  вопрошал про себя Канделябров, но произнести это вслух не рисковал.

 По всей видимости,  хозяина это не интересовало.

  Ипатов исподтишка  следил за женским полом и даже помог Поле принёсти в гладильную угли для утюга. Там его и застукал бдительный  Кондратьич, когда неумело приобнял  жеманную девицу.

                                                                              ***

   Гром среди ясного неба раздался после обеда, когда Вильям Яковлевич в любовном угаре отбыл со своей Барби в театр.  В это время Спиридон Кондратьич ругался с горничной, которая засовывала свой курносый нос в кухню, куда и самому хозяину ход был ограничен. Ипатов в своём углу  разбирал почту Собакина и первым услышал входной звонок. Заранее предполагая, что это очередной посыльный, он,  не спеша  пошёл открывать.  На крыльце стоял низенький старичок в серой суконной рясе, старенькой, вытертой скуфейке и с небольшим сундучком  в руках.

 - Молитвами святых отец наших, - дребезжащим голоском пропел монах, снимая головной убор. – Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.

 - Аминь, – выдохнул Ипатов.

 За спиной молодого человека закудахтал Канделябров: