Их впустили. Внутренняя отделка дома и его обстановка поражали своей оригинальностью. Все окна в нём были витражными, отчего в помещениях стоял цветной полумрак. Мебель, внутренние двери и рамы окон были выполнены в едином стиле причудливо вырезанных деревянных листьев и цветов тёплого орехового цвета. Гостиная, куда провели сыщиков, удивляла ещё больше: столы, столики, диваны выпячивались сочными деревянными гроздьями винограда, плодами яблок, персиков и груш. На всей этой красоте играли зеленовато-розовые блики витражей. Огромная деревянная люстра тоже была сделана в виде грозди винограда со стеклянными дымчато-лиловыми ягодами-шарами. В комнате чувствовались восточные мотивы. Между окон стоял огромных размеров деревянный слон с агатовыми глазами и настоящими бивнями. В больших вазах с восточным орнаментом, как букеты цветов, красовались пучки павлиньих перьев. У камина лежала шкура леопарда.
- Чем обязан? – послышался за их спинами молодой мужской голос.
Обернувшись, они увидели красивого молодого человека аристократической внешности: с тонкими чертами лица, худощавого, с короткими тёмными волосами на косой пробор и внимательными тёмными глазами. Бархатный малиновый шлафрок, серые брюки, серебристый галстук и массивная печатка на мизинце выдавали в нём человека со вкусом и средствами.
Собакин объяснил цель визита. Хозяин указал рукой на кресла.
- Нам рекомендовали вас как ближайшего приятеля покойного господина Поливанова, – начал Собакин.
- Ну, это громко сказано. Во-первых, его единственный и настоящий товарищ – Василий Андреевич Ушинский. А во-вторых, довольно большая разница в возрасте никогда не давала мне права настолько забыться, чтобы я считал себя вправе запросто приятельствовать с Алексеем Алексеевичем, хотя, не скрою, они с Василием Андреевичем, по доброте душевной, мне покровительствовали, - предельно вежливо объяснил Лавренёв. Всем своим видом он давал понять, что и в дальнейшем останется таким же отстранённо-вежливым, не более.
- Я полагаю, что из-за их расположения к вам, вы часто виделись. Вот и в тот злополучный, для господина Поливанова, день вы были у него дома с полковником Ушинским, - не отступал Собакин.
- Да. Я с полковником заезжал к нему днём, чтобы вернуть долг. Я был должен Поливанову деньги и в тот день их вернул. Вот и всё.
- Вы долго у него пробыли?
- С час. А потом уехал домой спать. Видите ли, до этого я сутки играл в карты.
Сыщики переглянулись.
- А о чём вы разговаривали, когда были у господина Поливанова? Ведь, не сидели же вы молча, целый час?
- Не знаю, стоит ли об этом рассказывать, – замялся Лавренёв. – Дело касается полковника. Василий Андреевич в тот день не отпускал меня ехать домой. Вероятно, он хотел, чтобы я был свидетелем его объяснений с Алексеем Алексеевичем.
- А что такое?
- Поливанов неоднократно ссужал деньгами полковника, чтобы расплатиться с карточными долгами. Кстати сказать, заимствовали многие, не он один. А тут Ушинский разжился большой суммой – продал своё имение. Он одинокий вдовец и оно его только связывало. В тот день полковник потребовал, чтобы Поливанов назвал сумму, которую он ему должен, а тот наотрез отказался.
-Что ж, полковник не помнит своих долгов?
- Если вам так интересно – спросите у него сами, – отрезал Лавренёв.
- Чем закончился разговор?
- При мне они ни до чего не договорились, но помню, Ушинский сказал, что, если Алексей Алексеевич не возьмёт долг, то он потребует письменный отказ и отдаст эти деньги в какой-нибудь приют. За этим я и был нужен, как свидетель, чтобы не было разговоров о том, что Василий Андреевич живёт на счёт Поливанова.
- А что, такие разговоры ходили?
- Сидя за игрой в нашем клубе, граф Штакельберг со смехом обмолвился своему визави – молодому графу Хвостову, чтобы тот поостерёгся бездумно гнуть углы, если у него нет к услугам кармана господина Поливанова, как у полковника Ушинского. Василию Андреевичу рассказали об этой истории слишком поздно. Граф уехал надолго заграницу. Полковник тут же стал принимать меры, чтобы расплатиться с Поливановым - продал имение - и собрался ехать искать графа в Европе, чтобы вызвать его на дуэль.
- В тот день Поливанов говорил ещё о чём-нибудь, кроме расчётов с Ушинским? Например, как и с кем он собирается провести вечер?
- Я, даже то, что рассказал вам - с трудом вспомнил. У меня голова была как кипящий котёл. Согласитесь, так долго сидеть за картами – это тяжело.
Внезапно вошёл слуга и сказал, что Ивана Николаевича срочно хочет видеть матушка.
- Прошу меня извинить, господа, я ненадолго. Маман больна, – и, не дожидаясь ответа, быстро вышел.
Пока Лавренёва не было, Ипатов рискнул поинтересоваться:
- А что такое – «гнуть углы»?
- Когда игрок удваивает ставку – загибает угол карты.
Вернулся нахмуренный хозяин.
- Простите, что мы так долго вас задерживаем, – счёл нужным сказать Собакин. – Если позволите, последний вопрос. В клубе сказали, что в тот вечер вы всё-таки были в Английском клубе и не один, а в компании некоего господина Мозена.
Лицо Лавренёва пошло пятнами.