Горе невинным

– Не принадлежу ни к какому месту, – повторил явно ошеломленный Микки. – Должно быть, ты права. Боже мой, Тина, какая страшная мысль… Помнишь ту старую песню? Которую нам часто пела Кирстен? Про голубку. O, голубка белая, о голубка милая, голубка с грудкой белой как снег…[10] Помнишь?

Тина покачала головой.

– Наверное, она пела ее тебе, но… нет, не помню.

Микки продолжил, наполовину напевая, наполовину бормоча:

– O, милая дева, я не здесь. Нет места в краю мне родном. Нет места на море и на земле, но только в сердце твоем. – Он посмотрел на Тину. – Возможно, в этих словах есть какая-то правда.

Она положила свою маленькую ладошку на его руку.

– Микки, давай сядем здесь, где не дует. Тут не так холодно. – Он повиновался, и она продолжила: – Неужели ты должен всегда быть таким несчастным?

– Моя дорогая, ты совершенно ничего не понимаешь в этом вопросе.

– Понимаю достаточно много, – возразила Тина. – Почему ты не можешь забыть о ней, Микки?

– Забыть о ней? О ком ты говоришь?

– О твоей матери, – проговорила она.

– Забудь о ней! – с горечью произнес молодой человек. – Как будто на это есть единый шанс после сегодняшнего утра… после этих расспросов! Раз ее убили, полиция не позволит тебе забыть о ней!

– Я не о ней, – сказала Тина. – Я о твоей родной матери.

– С какой стати я должен думать о ней? Начиная с шести лет я ни разу не видел ее.

– Но ты, Микки, всегда думал о ней. Всегда.

– Разве я говорил тебе об этом?

– Иногда такие вещи не нужно говорить, – заметила Тина.

Микки повернулся и посмотрел на нее.

– Тина, ты такое тихое и мягкое маленькое создание. Прямо черная кошечка. И мне хочется гладить тебя по шерстке. Хорошая киса! Милая киска!

Он погладил ладонью по рукаву ее пальто.

Тина сидела спокойно и только улыбалась ему.

– А ты не ненавидела ее, Тина? – спросил Микки. – Как все остальные.

– Какая неблагодарность с вашей стороны, – проговорила Тина. Укоризненно покачав головой, она продолжила с известным пылом: – Смотри, что она дала всем вам: дом, тепло, доброту, хорошую пищу, людей, которые за тобой ходят и оберегают тебя…

– Ну да, да, – с нетерпением в голосе отозвался Микки. – Столько поставила блюдечек со сливками… всегда гладила по шерстке… Неужели это было все, чего ты хотела, маленькая кошка?

– Я была благодарна ей за это. В отличие от всех вас.

– Разве ты не понимаешь, Тина, что испытывать благодарность по обязанности не всегда получается? Когда ты просто обязан благодарить, ситуация становится еще хуже. Я не хотел, чтобы меня привезли сюда. Я не хотел жить посреди навязанной мне роскоши. Я не хотел, чтобы меня забирали из родного дома.

– Ты мог попасть под бомбы, – заметила Тина. – Ты мог погибнуть.

– Какая разница? В смерти для меня не было трагедии. Я бы погиб в родном для меня месте, посреди близких мне людей. На том месте, к которому принадлежал. Там, где человек живет по-настоящему… Ну вот, вернулись обратно: нет ничего хуже неприкаянности. Однако тебя, маленькая киска, волнует только материальное.

– Возможно, в известной мере ты прав, – согласилась Тина. – Наверное, именно поэтому я отношусь к ней не так, как все остальные. Я не ощущаю той странной обиды, которая чувствуется во всех вас – и более всего в тебе, Микки. Мне было легко почувствовать благодарность, потому что, понимаешь ли, я не хотела становиться собой. Я не хотела быть там, где была. Я хотела бежать от себя. Я хотела стать кем-то еще. И она сделала меня другой. Она сделала меня Кристиной Эрджайл, дала дом и привязанность, покой и безопасность. Я любила мать, потому что она дала мне все это.

– А как насчет твоей собственной матери? Ты когда-нибудь вспоминала о ней?

– Зачем? Я почти не помню ее. Ты не забыл, что мне было всего три года, когда я оказалась здесь? Она всегда пугала меня… приводила в ужас. Только вспомнить эти шумные ссоры с матросами и ее саму, – теперь, когда я достаточно повзрослела, чтобы понимать воспоминания, думаю, что она почти все время была пьяна. – Тина говорила отстраненным, полным удивления голосом. – Нет, я не вспоминаю о ней и не думаю. Моей матерью была миссис Эрджайл. А это мой дом.

– Тебе легко так говорить, Тина, – проговорил Микки.

– А почему тебе так трудно сказать то же самое? Потому что ты не хочешь этого! Ты ненавидел совсем не миссис Эрджайл, Микки, а свою родную мать. Да, я знаю, что говорю правду. И если именно ты убил миссис Эрджайл, как вполне могло случиться, то убить хотел как раз родную мать.

– Тина! Какую чушь ты несешь?

– И теперь, – спокойным голосом продолжила она, – тебе больше некого ненавидеть. И эта мысль заставляет тебя чувствовать свое одиночество, так? Что ж, Микки, теперь тебе придется научиться жить без ненависти. Это трудно, однако вполне возможно.