Читаем Гордый наш язык… полностью

Конечно, проще сказать элиминация или элиминировать (производить элиминацию), то есть употребить точный термин математики или истории, а не выдумывать доморощенное слово элиминирование. Еще проще в разговоре забыть о термине, а использовать русское слово: исключение, устранение (лишнего для системы). Для математика это вообще архаизм, для палеонтолога — рабочий термин, для романиста — повод для иронии над не свойственным герою словом.

Иностранное слово, поначалу полученное в виде термина, стало словом обыденной речи — об этом мы уже не раз говорили. «Теперь натуралисты согласились употреблять вместо слова сила слово энергия, — заметил по такому поводу Н. Г. Чернышевский. — Удачно ли выбрано новое слово? Лучше или не лучше, или хуже прежнего новое слово — это вопрос лишь о словах, не о деле, дело остается все то же: и смысл нового слова ясен».

Новое слово укореняется мыслью. Новое слово проверяется делом.

<p>Спортсмен и чемпион</p>

Слово спортсмен мы получили раньше, чем слово спорт, то есть противоположно тому, как это должно быть и как это было на родине спорта — в Англии. И. А. Гончаров говорил об английском спорте вполне определенно: «Этот спорт… служит только маской скудоумия или по крайней мере неспособности употребить себя как-нибудь лучше… Может бьгть, это правда: но зато как англичане здоровы от этих упражнений спорта!»

Слово sport — сокращение от disport (развлекаться, забавляться), а sportsman, как переводит, впервые вводя это слово, Словарь иностранных слов 1859 года, — охотник до лошадей и собак. Критик А. М. Скабичевский в конце XIX века называл спортсменом и Н. А. Некрасова, «который весь ушел в охотничий промысел»; И. А. Гончаров вообще спортсменами называл только охотников «для истребления зверей». Такими представляли себе спортсменов в России довольно долго; имеется в виду и азартность забав, и развлечение в этом. Слово вообще не казалось симпатичным, им могли и оскорбить. По воспоминаниям В. О. Ключевского, в 1899 году, бойкотируя одного из профессоров университета, кричали ему: «Шарлатан, спортсмен!» Не только представление об азартности и бездельности вкладывали в это слово. Позже, уже в нашем веке, спортсменами стали называть любителей спорта, которые глазели, например, на королевскую регату или на скачки. Спортсмен — человек у спорта, не всегда участник «забавы».

Для нас спортсмен — человек, систематически занимающийся спортом, или человек, у которого спорт является профессиональным занятием (Толковый словарь под редакцией Ушакова, 1940). Уже не спорт происходит от слова спортсмен, а, как и следует, спортсмен от слова спорт.

Слово спорт входило в русскую речь нелегко и долго оставалось порицательным. В дневнике журналиста и издателя А. С. Суворина за 1893 год приводятся иронические слова одной дамы, которая спортом называла войну, — убивают так же, как и на охоте. Убийство, калеченье и все остальное — вот как понимался спорт в конце XIX века. В XX веке слово получило уже и политическую окраску. Царский премьер С. Ю. Витте, сопоставляя черносотенцев и эсеров в их отношении к политическим убийствам, уточняет свою мысль: «…но последние большею частию сами идут на этот своего рода спорт, а черносотенцы нанимают убийц».

Постепенно развивалось переносное значение слова, при этом общее представление об азарте сохранялось. «Богатый человек, для которого библиография была нечто вроде спорта», — говорит журналист, имея в виду то, что теперь называют хобби — тоже английское слово, которое значит конек, любимое занятие: у него свой конек. Логик С. И. Поварнин в университетских лекциях начала века говорил: «Спор ради спора — своего рода искусство для искусства. Спорт». Но слово спортсмен он ставит еще в кавычки: «Такой „спортсмен“ не разбирает часто, из-за чего можно спорить…»

Все изменилось в начале прошлого века. В популярном словаре иностранных слов 1928 года сказано уже просто: «Спорт — физические упражнения». Спорт стал физкультурой, которой могут заниматься все.

Постепенно изменилось отношение со стороны общества и к чемпиону. Еще тонкий знаток русской речи А. П. Чехов признавался, что в описаниях может смириться с коллежским асессором или капитаном второго ранга, но, писал он: «…флирт и чемпион возбуждают во мне отвращение».

В точном соответствии со смыслом французского слова поначалу чемпион — борец. Вот свидетельство и А. М. Скабичевского: «Находят в этом такое же хищное упоение, какое испытывают любители боя быков, петухов или чемпионов». В XIX веке чемпионом вполне могли называть защитника и поборника — например, справедливости или долга, но при этом (опять-таки!) не всегда в положительном смысле. Современник писал о Николае I, что тот «убежденный и прямолинейный борец (champion) за монархическую власть в Европе». В середине XIX века — каков чемпион?!

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки