Читаем Гордый наш язык… полностью

«Едва ли есть много слов в общественном обиходе, которыми бы так часто или, лучше сказать, так постоянно злоупотребляли, как словом прогресс. Из слов, общих практической рутине и отвлеченной теории, это, конечно, одно из самых неопределенных слов. Ему не только придаются различные смыслы различными отраслями науки… но и в одной и той же сфере человеческих знаний или человеческой деятельности различные люди различно его понимают… Слово, которое имеет такое важное практическое значение, которое употребляется как ярлык для отличия друзей от врагов, должно бы было, по-видимому, иметь самый точный и определенный смысл».

В этом разъяснении хорошо выражена сущность иностранного слова, которое становится термином. Нужно знать то значение его, которое станет знаменем твоей партии. Не так было сто лет назад. Слова-термины часто оставались многозначными как раз оттого, что на русской почве в них не вкладывались еще свои, организующие идеологический смысл, понятия.

Самыми светлыми и высокими словами могли пользоваться совершенно недостойные люди, и люди прошлого века были на пороге того, чтобы слова либерал, гуманист, прогресс и другие считать чуть ли не ругательством. «Точный термин», иноземное слово — а такая неразбериха! Но точно такой путь прошли все социально важные термины — они закалились в огне классовых битв, в сражениях отлили в металл тот самый — единственно важный и верный — смысл, который заполнил форму словесного образа.

Иностранное слово больше знак, чем русское слово. Родное слово, отстаивая свои позиции перед иностранным, неизбежно проходит множество изменений смысла в попытке сохранить притом исходный образ народного слова. Вот они возникают одно за другим: шествиедвижениеразвитие. Однако все это — не то, что нужно, совершенно не то, когда речь идет о прогрессе.

Нетерпимость к новому иностранному слову у многих из нас есть неосознанное стремление сохранить словесный образ национальной формы, ввести ее в оборот и тем точнее объяснить суть дела. Иногда это получается, но чаще — нет, не может оживить его дыхание современности. Всякий раз, как заходит речь о готовых интернациональных понятиях, такая попытка оказывается напрасной.

<p>Плантация</p>

Кто регулярно читает газеты, тот заметил, конечно: редко-редко мелькает, почти исчезло, русское слово поле, зато напишут — свекольные, кукурузные, рисовые и даже картофельные плантации… То же — со словом складывать, иногда вдруг находишь нечто похожее, но с иностранным суффиксом: складировать. Такие примеры сплошь и рядом, если пишут о сельскохозяйственных работах. Куда же исчезли коренные наши слова?

Начнем со второго вопроса, он проще. Слово складировать не столь уж и странно. Оно дано в словаре Ушакова (1940) и значит помещать в склад. Правда, шестьдесят лет назад оно было названо специально торговым и притом новым, а писатели называли его тогда «варварским» (Ф. Гладков), однако разница между складировать и складывать все-таки есть. Складывать — что-то на хранение, складировать — накапливать, готовить к продаже. Не различая эти оттенки значения (основанного на общности корня), мы создаем стилистические ошибки речи. «Вырубленный кустарник складируется на откосе канавы» — глагол складировать употреблен неуместно. Кустарник не помещается на склад, он складывается у канавы. Ясно, что из-за ошибок употребления не следует упрекать слово.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки