Читаем Гордый наш язык… полностью

Сложнее с плантацией. Несколько лет назад один журналист нападал на это слово, и вот почему: «Что, теперь и колхозник станет плантатором? Может быть, и песню будем петь: «Плантация, плантация! Я твой тонкий колосок…» А может быть, и фермеры появятся вскорости?» Очень выразительные аргументы, поскольку автор в один ряд ставит значение слова-термина с тем социальным явлением, с которым оно связано в прошлом. Какое-то языческое представление о единстве слова и вещи, явления. Плантация — значит, будут и плантаторы, а то и фермеры (при чем тут фермеры, совершенно неясно). Говорю об этом подробно, потому что эта ошибка журналиста вообще типична для восприятия иностранного слова: значение слова и понятие о явлении понимают как одно и то же, а это неверно, во всяком случае теперь. Более ста лет назад, рассказывая о табачных плантациях на юге, Глеб Успенский заметил: «Непривычное для российского земледельческого человека слово плантация начинает слышаться поминутно», и народ упростил само слово — говорит планташи. Не только представление об американских плантациях (того же табака), но и собственная действительность наталкивала на подобное осмысление слова.

В современном русском языке нет пока слов, производных от этого термина, кроме, может быть, столь же терминологичного — плантационный. Нет ни глаголов, ни наречий. Значит, это действительно термин специального назначения, не попавший в разговорную речь, и относиться к нему нужно как к термину. Если слово не нравится — его лучше не употреблять, если же употребляешь — надо делать это умело и с толком.

Плантация — большая площадь, не огород и не поле. Последние слова противопоставлены признаком, совершенно ясным: участок, который огорожен, — и не участок, бескрайнее поле, не площадь, а простор и раздолье, то самое русское поле, что воспето в песнях. Плантация — просто большая площадь, занятая специальной сельскохозяйственной культурой, трудоемкой в производстве. А многозначное русское слово поле столь точного обозначения не дает, хотя, конечно, при случае можно сказать и проще: картофельное поле. Разница, и значительная, в том, что, говоря поле, мы обращаем внимание на место посадки, слово плантация заключает в себе и представление о характере насаждений. Крупное сельскохозяйственное производство нуждается и в своем однозначном термине. Это — современное производство, вполне понятно, что У него может быть своя специальная терминология. Добавим, что четверть века назад все словари толковали плантацию как крупное капиталистическое земледельческое хозяйство — обычно с применением рабского труда. И это значение сохраняется сегодня, но в качестве интернационального термина слово утрачивает те оттенки, которые являются специфически местными (в частности — относительно рабского труда). Основным становится другое значение (то самое, что приведено выше), потому что в латинском языке, откуда пришел и термин plantatio (посадка растений), от planta (растение, саженец).

Слово употребляется в газетном языке. Краткость газетных публикаций также требует точности формулировок. Иногда удобнее всего передать смысл целой фразы одним лишь словом, как плантация.

Что же касается опасений перенести со словом и соответствующий быт, они напрасны. В термине главным являются основные признаки понятия, а в их число ни плантаторы, ни рабы, ни фермеры не входят. «Разумеется, — пошутил однажды Н. Г. Чернышевский, — и простая перемена имен уже имеет некоторое влияние на характер вещи. Попробуйте переименовать губернатора префектом, его должность и образ действий несколько переменятся». В этой иронической фразе революционного публициста намек на желательность подобных перемен, которых (увы!) одним изменением слов не достичь.

Тем временем мы затронули и общей важности вопрос. Что же, вовсе не заимствовать иностранных слов для выражения новых понятий?

В книге Джой Адамсон «Рожденная свободной» приводится термин, который мало кому знаком: «Прайдом называется союз трех и более львов. Он может включать одну или несколько семей, возглавляемых взрослыми, или несколько взрослых, которые охотятся вместе». Как сказать в этом случае: союз, семья, род, коллектив? Нет, это прайд — английское слово, само по себе обозначающее гордость, — то есть нечто, что объединяет подобную группу львов и львиц. Термин очень точно выражает суть временного объединения немногих львиных семей. Однако использовать слово в бытовой, обиходной речи не следует, ведь даже и в английском это — научный термин.

<p>Регион и альтернатива</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки