Гордый наш язык…

Вот какая наука, вот как сложно. А знаешь ли это ты, дорогой читатель, недовольный засильем иноземных слов, которые «вытесняют» сегодня коренные русские? Оглянись и подумай: а не сам ли ты и отверг, и тем самым погубил, множество русских слов, красочных, передающих самые тонкие оттенки смысла, возникшие в древности, когда человек жил в тесном общении с миром трав, и зверей, и птиц? Нельзя, войдя в лес, сказать просто так: «Птичка поет!» Это простая «отписка», общая фраза, а не речь и не мысль. Вот если сказать, какая «птичка», как выглядит, чем от других отличается, как зовется, тогда можно и представить ее себе, выделить среди других, — познакомиться с ней. И станет в тихом лесу, как в доме. Нет, птица, трава, гриб… И все? Чем это лучше дефекта и всякого иного «родового» по смыслу слова?

Лишь тогда и станешь к природе ближе, когда сумеешь к каждой «травке» и «птичке» подойти как к знакомой, как к близкой, назвать ее по имени. Тогда и станете защищать не просто травку или цветочки, а конкретно: сон-траву, ландыш, любку, купену — всех.

Конечно, сегодня мир усложнился в своих понятиях. Он требует новых обозначений, нужны они хотя бы для того, чтобы выстроить — когда это нужно — строгую логическую цепь: от отдельного растения через вид и семейство к совокупной множественности, к собирательности общего.

Мало развивать свою мысль к обобщениям, подыскивая самые общие слова; нужно помнить о частности, потому что только она и есть реальность жизни. Ученому общее, отвлеченное необходимо для его исследований, но художнику, и прежде всего художнику слова, нужна отдельность предмета, вещи, каждой травки. Значит, и название должен он знать и сохранять. Не в том ли и притягательность Толкового словаря В. И. Даля, что вся плотская конкретность предметного мира дана в нем словесно, выпукло и в ярких подробностях? А теперь выходит и полный «Словарь русских народных говоров», который издается петербургским Институтом языкознания Российской Академии наук. Вышло двадцать два тома, а будет всего сорок, и в каждом множество слов, рачительно собранных по всей России в продолжение последних двух столетий. В нем память о наших предках, которые как раз и ценили превыше всего такую образную конкретность слова. В нем наша историческая память, память о духовном богатстве, которое создавалось веками и ныне по праву принадлежит нам.

А вы говорите — цветочки…

Теперь разберемся спокойно, уже без эмоций — анализируя.

Неустанны стремления мысли каким-то общим по значению словом обобщить множество частных именований — плохо это или хорошо? Что это — драматическое разрушение языка или неизбежная последовательность в развитии мысли?

Заметим для начала, что цветики-травки как общее слово заменяет множество частных названий в речи городского человека, с травками дела не имеющего. Для него они предстают «вообще» и потому именуются «в общем». Он ведь не говорит растения (еще более общее слово и притом научное), а — травка, цветочки. Для него эти травки-цветочки — самые мелкие члены классификации, а то, что за ними, — подробности, не столь уж необходимые.

Так оказывается, что в отражении реального мира есть как бы три уровня названий: самые общие, абстрактные — это ученые термины, например, растение, растительность и образно — растительный мир; затем и «средние»: цветы, травы, ягоды — бытовой предел самого общего представления о растительном мире, первое к нему приближение, с одной стороны, приглядка к незнакомому, а с другой — вроде бы также и отвлеченность, хотя и поближе к природе. Частные же многие имена, о которых мы говорили, — это детали конкретного существования, тот самый предметный мир, который в каждой конкретности своего проявления постоянно и требует все новых и новых наименований — образных, ярких, эмоционально выразительных, но обязательно новых, потому что всякий раз на ваших глазах возникает нечто новое, прежде не виданное, что и назвать следует по-особому, словом выделяя из множества, опознать и запомнить.