Гордость и предубеждение

Наверное, именно в этот момент Элизабет почувствовала по отношению к мистеру Дарси тот мощный прилив нежности, какого она не знала ни разу в разгар их знакомства. Качества, которыми наделяла его миссис Рейнольдс, не казались ей больше простым вымыслом. Разве может быть вообще более ценная похвала, чем та, которая исходит от благоразумной прислуги? И как брат, и как помещик, и как хозяин… Сколько же людей находилось под его опекой и в его власти! Сколько боли и радости мог принести такой человек! Сколько добра и зла он мог творить! Все, что говорила о нем экономка, делало его почти идеальным; и пока Элизабет стояла перед полотном, с которого на нее в упор смотрели его красивые глаза, она думала о его ухаживаниях с тем чувством благодарности, которое прежде никогда не посещало ее душу, и вспоминала то тепло, которого когда-то старалась не замечать.

Как только все комнаты, открытые для всеобщего обозрения, были осмотрены и оценены, они спустились на первый этаж и, распрощавшись с экономкой, направились к садовнику, уже поджидавшему их в дверях холла.

Когда они шли вдоль лужайки к ручью, Элизабет обернулась, чтобы еще раз взглянуть на здание. Дядюшка и тетушка тоже остановились; и пока первый пробовал прикинуть в уме возраст дома, на тропинку, тянувшуюся со стороны конюшен, неожиданно вышел сам владелец.

Их разделяло всего двадцать ярдов; и настолько внезапным оказалось его появление, что теперь укрыться от него было уже просто невозможно. Взгляд Элизабет мгновенно встретился с его глазами, и щеки у обоих густо покраснели. Он, по-видимому, тоже растерялся и какое-то время от удивления не мог даже сдвинуться с места; затем, наконец, пришел в себя, шагнул к ним навстречу и заговорил с Элизабет если не с безупречным спокойствием, то, по крайней мере, вполне любезно.

Она инстинктивно отвернулась и, когда он приблизился, приняла его комплименты в ужасном замешательстве, какое не в силах была преодолеть. Что касается остальных двух, то если сходство с портретом, который они только что осматривали, и оказалось недостаточным, чтобы убедить их в том, что перед ними не кто иной, как сам мистер Дарси, то радостный возглас садовника, признавшего в молодом человеке своего хозяина, должен был окончательно развеять их сомнения. Пока он разговаривал с их племянницей, которая, опешив и смутившись, едва ли вообще осмеливалась поднять глаза и с трудом соображала, как именно нужно отвечать на его вежливые расспросы о ее семье, Гардинеры стояли немного в стороне. Элизабет удивляли перемены, которые произошли в его поведении с тех пор, как они виделись с ним в последний раз; и потому каждое произносимое им предложение лишь усиливало ее смущение; а тот факт, что ее застали именно в этом месте, превращал те несколько мгновений, что они провели вдвоем, в самые ужасные минуты в ее жизни. Однако нельзя сказать, что и он не чувствовал себя неловко. Его речь сейчас была лишена обычной пластичности, а свои вопросы относительно того, когда она уехала из Лонгбурна и как ей нравится Дербишир, мистер Дарси повторял так часто и столь сбивчиво, что любому было бы понятно, что его мысли находятся в полном смятении.

Когда, наконец, весь запас интересующих его подробностей был исчерпан, он смолк и после того, как простоял какое-то время, не проронив ни слова, попрощался и удалился.

К Элизабет тотчас же присоединились тетушка и дядюшка, начавшие уже восхищаться его внешностью; однако она их не слышала и, будучи полностью поглощенной собственными переживаниями, плелась за ними молча. Ее одолевали стыд и досада. Приход сюда она считала для себя самым неудачным, самым несвоевременным делом, на которое когда-либо соглашалась. Что теперь он станет думать о ней? Каким позором она покрывала себя?! Насколько тешила таким поступком его самолюбие?! Он, наверняка, решит, что она нарочно искала встречи с ним. О боже, зачем же она появилась здесь? И почему он сам приехал на день раньше? Если бы они поторопились с осмотром дома и сэкономили хотя бы десять минут, то оказались бы не замеченными им; так как в тот момент, когда они выходили из холла, он, должно быть, только спрыгивал с лошади или спускался с коляски. Каждый раз, мысленно возвращаясь к случившемуся, она заливалась краской. А его манеры, которые так сильно изменились! Что бы все это могло значить? Ведь странно уже и то, что он вообще заговорил с нею, и причем, настолько корректно, что не забыл даже справиться о ее семье. Никогда еще в своей жизни она не видела, чтобы в его поведении наблюдалось так мало высокомерия, никогда еще он не обходился с ней так мягко, как во время этой случайной встречи. Как же сильно это контрастировало с его ухаживаниями в парке Розингса, когда он просто вручил ей свое письмо. Теперь она даже не знала, что думать, и не могла пока найти ни одного подходящего объяснения.