— Мам,— повторила Женя.— Я кончаю. Мы сегодня вечером придем. С ним, ладно? — И повесила трубку.
«Ладно»,— подумала Анна Ивановна, вдруг признаваясь себе, что она не верила до конца в эту новость и только сейчас начинает по-настоящему понимать и сильно волноваться.
Где-то помимо нее произошло нечто такое, чего нельзя изменить, а можно только принять, как принимала она многое другое, существенно влияющее на ее жизнь. Принимала, привыкала, сживалась.
А в голову лезли всякие предположения насчет того, чужого пока человека, который уже был без них принят в их родню, заняв сразу главное место в душе их дочери. Были мысли насчет законной свадьбы, честь по чести, насчет жилья, денег и всякого другого.
Так за мыслями она не заметила, как очутилась у домика Елинсона.
Вечером они пошли к Елинсону, с ними увязалась Нинка, которая очень хотела посмотреть на знаменитого Голубева. Виктор сказал:
— Пусть пойдет. Ей сейчас одной еще хуже.
Женя поморщилась, но согласилась. Она подумала, что с болтухой Нинкой будет все не так страшно.
Голубевы встретили их спокойно, но чувствовалась в этом спокойствии некоторая натянутость. Елинсонов дома не было.
Василий Иванович по случаю гостей надел свой парадный коричневый костюм, он, посвистывая, ходил по комнате, и первое, что он сказал дочери, было:
— Ты во сколько ушла с работы? А мы тебе звонили.
— Я на час раньше отпросилась,— сказала она.
— Государство объегориваешь?
И засвистел громче.
— Мам,— сказала Женя,— вот познакомьтесь. Виктор.
— Очень приятно,— сказала та и строго поджала белые губы. Но успела оглядеть его и сделать про себя благоприятные выводы.
— Пап, познакомься: Виктор.
— Ага. Значит, Виктор? — спросил Голубев и тут же, обернувшись к Анне Ивановне, стал громко возмущаться, почему так долго нет чая.
Своей шумной суетливостью он пытался скрыть стеснение и некоторую растерянность, непривычную для него. Но тем самым он себя и выдавал.
— Папа, а это Нина, она тут в геологической партии работает,— сказала Женя, укоризненно взглянув на отца.
— Да ну? — Голубев очень удивился, хотя только сегодня о ней шел разговор. Он придирчиво стал рассматривать Нину, так же как Нинка, не смущаясь, рассматривала его. Но Нинка была естественнее, потому что Голубеву хотелось глядеть не на нее, а на Виктора.
— У вас кто начальник? — спросил Василий Иванович.— Генерал-аншеф Раевский? Мы тут с ним в сорок девятом году из одного корыта, считай, ели-пили, он тогда мальчишка, шкет был!.. Как вот эта! — И показал на дочь, выражая будто бы свое отношение к ее возрасту, к ее поступкам (в частности, к «этому самому») и ко всем таким, как она. Возможно, и Виктор попадал в их число.
— Василий Иванович, я хотела узнать о Соколовке,— спросила Нина, заглядывая в лицо Голубеву, не замечая сама, что кокетничает с ним.— Вы назначены главным геологом?
— Назначен. Ну? — спросил насмешливо Голубев.
— Скоро там начнется строительство?
И Нинка наклонила голову, улыбаясь ласково, всеми силами стараясь расположить к себе Голубева. У нее даже расширились зрачки, а глаза приняли выражение мечтательное, чуть туманное. Как все хорошенькие женщины, она была природная артистка, она могла играть, не сознавая этого. Голубеву льстило такое внимание к его работе. Он взял с полки какую-то карту, развернул ее и ровно, точно на докладе, стал говорить:
— Все зависит от нас. Тут вот устье реки Сокола, тут мыс Старик, между ними расстояние в пределах... километров ста пятидесяти. Нужны миллионы рублей, чтобы закончить исследование, и вот сегодня передают: около Сокола нашли песчаники. Плохо? А я сказал: «Хорошо». Мы сосредоточим технику на этом участке,— Голубев водил ногтем, перечеркивая голубую линию реки в одном и другом месте,— и тем самым сэкономим средства и время.
Женя поглядела на Виктора и по напряженному выражению его глаз поняла, что он совершенно не понимает и не слушает разговора, который, может быть, сейчас и не нужен никому.
В другое время она, Женя, первая бы залезла во все бумаги и карты, но не сейчас, когда должно решиться главное, несмотря на то, что оно уже решено.
Это понимает и Нинка, она оглядывается на Женю, чувствуя ее беспокойство, и уже по инерции говорит:
— Василий Иванович... А потом?
— Что потом? — спрашивает ровно Голубев, не отрывая глаз от карты.— Пробурим со льда дно реки, уточним геофизическую разведку, по окончании напишем отчет. Летом приедет из Москвы комиссия, примет окончательное решение, передадут заключение и материалы в высшие органы, в правительство.
Он стал складывать карту.
— Выбор створа — дело ответственное, не на десять лет строим, тут все нужно продумать.
— И все от вас зависит? — наивно, но искренне воскликнула Нина.
Голубев будто бы не слышал ее восклицания, крикнул вдруг раздраженно:
— Нюра, мы будем пить чай или нет?
— Несу,— сказала, улыбаясь, Анна Ивановна.
— Зависит и от меня,— сказал Голубев, сразу смягчаясь, но не хвастливо.— Надо делать, а не болтать. Вот в Ярске: как показал я, где строить плотину, там и построили и не изменили ни на один метр.
Он и все остальные занялись чаем.