Голубка

Своими сомнениями она не могла поделиться с Виктором, и это ее тоже мучило. Он, конечно же, не мог не заметить всего, что с ней творилось.

Он приходил с работы, спрашивал:

— Ну как, тебе лучше?

Она подымала голову с подушки и смотрела на него с такой болью, что сердце у него сжималось. Она будто говорила: «Ничего нельзя изменить, но я не хочу, чтобы это там, в прошлом, было. Разговор с Генкой, и этот выстрел, и все, все. Это было, но я не хочу, чтобы это было. Я теперь не смогу жить, как прежде, я буду всегда думать об этом. Нам обоим будет тяжело».

Однажды пришел Славка. В двух карманах у него торчало по будильнику. Под пиджаком — тельняшка, ботинки блестят. Может, он был пьяный, но Женя обрадовалась, когда его увидела. В конце концов отношения с Кирой Львовной — это их личное дело.

Женя сказала:

— Не хвастай своими ботинками. Ты видел, какие ботинки у братьев Гусаковых, которые танцуют? Их ботинки крупным планом в кино показывают.

— Я не хвастаю,— отвечал Славка.

— Кирюша говорит, что ты фотоаппарат разбил?

— Да, мы в тот день выпили, и я пришел к ней,— сказал Славка.

— Что же ты раньше не приходил, когда она болела? Ну уж если виноват, так пришел бы к своей женщине чистым, хорошим. Нет. Напились, и захотелось поехать в женское общежитие. Вот логика, да? И здорово, наверное, выпили?

— Спрашиваешь! — отвечал Славка.— От восьмого квартала каких-то триста метров на такси ехали. Трезвый до такого не додумается. Приехал я к ней, а она, значит, говорит... Не помню, что именно. В общем мне показалось, что я не в ее духе. Ей подавай такого чистенького, симпатичного. Я тут разбушевался и разбил нечаянно фотоаппарат.

— И часы? — спросила Женя.

— Эти будильники, что ли? — сказал Славка.— Да нет, это не из-за нее совсем. Я дома два будильника держу, когда не проснусь от одного, другой звенит. А на днях не прозвонили, что ли, я чуть не сутки проспал, на работу не ходил. Разозлился и запустил ими в стену. Теперь чинить несу.

Славка сказал, что торопится, и ушел. Он даже попробовал проститься галантно, но у него это не получилось. Все-таки Женя поняла, что приходил он и это все трепал для того, чтобы ей было веселей.

Забежала Нинка. Она похудела до того, что Женя ахнула про себя.

— Ты чего такая... шпрота?

Нинка молча смеялась. Большие голубые глаза превратились в узенькие щелочки, подбородок вздрагивал. Вдруг Женя поняла, что Нинка не смеется, а плачет.

— Нин,— сказала Женя, поднимая с подушки голову, чтобы быть к ней ближе.— Нин, да ты что? С Рахмашей, да?

Та кивнула, проглотив слезы. Была она в модной стеганой куртке, худоба делала ее еще красивее.

— Хорошо вы живете,— сказала Нинка, сморкаясь и вытирая лицо платком.— Я тоже мечтала, что смогу устроить свой дом. Каждому человеку нужен свой дом. Но мы разошлись. К тому же я...

Нинка показала на живот.

— Да? — сказала Женя, подымаясь на локте и придерживая вялой белой рукой свои волосы, отчего они казались почти темными.— Нина, да?

— Не думай,— говорила Нинка.— Я его сама бросила. И аборта я не собираюсь делать.

— А он сейчас что?

Женя не назвала имени Рахмаши, ей неприятно было его произносить.

— О, он рыцарь! — сказала Нина, усмехаясь.— Он просил остаться с ним. Не из-за любви, конечно. Его теперь беспокоит только одно: что о нем станут говорить.

Женя кивнула. Она знала, что это правда. Таков был Рахмаша.

— Мне надоели его прилизанная внешность, его правильные слова,— продолжала Нинка.— Он всегда точен, всегда разумен. Ты помнишь хоть бы один неверный поступок, слово, действие с его стороны?

Теперь обе молчали. Нинка казалась спокойной, только потирала пальцем висок.

— Думаешь, он не был с Генкой в ту ночь? — сказала она.— Он был, я чувствую, что он был где-то рядом, когда Генку убивали, но этого никто не сможет доказать.

У Жени побелели губы. Она тихо произнесла:

— Не надо валить теперь на каждого. Косвенно мы все виноваты, но так нельзя. Это ты со зла на него.

В дверь постучали. Вошла маленькая девочка, попросила:

— Теть, дайте нам поиграть медведя, мы его на велосипеде будем катать.

Женя кивнула головой. Нина отдала медведя, и медведь прорычал: «угхгх...»

— Он зрелый человек, на него трудно влиять,— сказала Нина, прикрывая дверь.— Он, наверное, всегда был зрелый, даже когда родился. Знаешь, жучки есть такие, едят дерево...

— Короед?

— Нет, нет, в земле живут, они пережили всех живых в этом мире, они уже миллиард лет существуют.

— Термиты? — сказала Женя.

— Вот, они самые! Я недавно читала книжку, они рождаются величиной с булавочную головку, но они сразу же как взрослые термиты. И не изменяются, а только растут, растут, растут. Символично, да?

— Противно.

Нинка ушла, а Женя осталась лежать. Она думала о Мухине.

Приходил Виктор, садился на кровать, смотрел на нее молча, потом спрашивал:

— Как ты себя чувствуешь?

Она прежде говорила ему: «Хочу, чтобы ты любил меня всегда. Даже во сне». Никогда так сильно он не любил ее, как сейчас. Никогда так сильно за нее не боялся, хотя скрывал свою боязнь, старался казаться беспечным.

— Что у тебя на работе? — спрашивала она.— Ты сейчас много работаешь, ты доволен?