Голос зовущего. Рассказы

В комнате стоял полумрак, рассмотреть что-либо было трудно.

Он весь потянулся вверх, чтобы лучше разглядеть свершившееся. Великую месть. Вверх потянулись щиколотки, икры, колени, бедра. Мускулы напряглись, в лицо бросилась кровь. И сердце рвалось вверх, еще быстрее разгоняя кровь. Даже волосы на голове, казалось, встали дыбом, все налившись ужасом. Во рту шевельнулся язык, и с губ сорвалось то единственное слово:

— Мама!

В постели смеялась покойница.

БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭТЮД

1

Никогда ее раньше не видел.

Девочка смотрит в окно.

Пепельно-серые волосы спадают волной на покатые плечи. Белая блузка, тонкая талия перетянута черным кожаным ремнем. Юбка цвета тусклого серебра, а стройные ноги в коричневых тонких чулках.

Она стоит, повернувшись спиной к Белому залу.

Тридцать участников драматической студии оживленно обмениваются новостями, рассказывают анекдоты, поют, декламируют, прыгают через стулья. Дежурные пытаются навести в зале порядок. До начала занятий остается пять минут.

Ко мне подходит Карил. Ему семьдесят пять, борода и волосы седые. Он пенсионер, в прошлом фотограф, слегка заикается, всегда такой улыбчивый, дома развлекается игрой на скрипке. И ухаживает за своей хворой женой, которая моложе его на двадцать шесть лет.

— Что за прелестное создание там у окна? — спрашивает он с нескрываемым восхищением.

— Наверное, новенькая, — отвечаю.

— Недурна! Вон еще двое ребят из последнего набора. Сегодня режиссер устроит им проверку. — Это к нам присоединился Улдис Вирсниек, худой, подвижный юноша, волосы коротко острижены и топорщатся, под глазами круги, губы будто по лекалу вычерчены. Сочным баритоном он принимается рассказывать последний анекдот. Улдис работает истопником на заводе, владеет французским и немецким, в папке у него всегда какая-нибудь иностранная книга или газета.

Появляется режиссер.

Новенькая садится во втором ряду. Не долго думая, я подсаживаюсь к ней.

Лицо бледное, рот большой и чувственный. Смотрит на меня из-под длинных серых ресниц. Зрачки янтарного цвета. Потом переводит взгляд на режиссера.

— Начните вы!

Вскакивает молодой человек в темно-синем костюме.

Лоб в продольных морщинах, над переносицей вертикальная складка.

— Стагутай! — представляется он.

— Есть у вас свой репертуар? — спрашивает режиссер.

— Есть! — отзывается Стагутай. Говорит он быстро и как будто даже презрительно. — Отрывки из «Швейка»!

— Прочтите.

Стагутай — прирожденный комик. У самого Швейка навряд ли получилось бы лучше. Мы смеемся, веселье нарастает, как снежный ком, катящийся с горы.

Стагутай внезапно умолкает.

— Больше не буду! — говорит он.

— Хорошо, садитесь, — соглашается режиссер.

— Благодарю! — Стагутай потешно отвешивает поклон.

В первом ряду сидит Роберт, радиоинженер, он шепчет, давясь от смеха:

— Швейк, ну вылитый Швейк!

— Годится, — говорит кто-то негромко у меня за спиной. Да, можно считать, боевое крещение принято.

Поднимается следующий.

— Хак!

Ему тридцать лет, невысокий, плотный, голова крупная, черты лица грубые, взгляд сердитый, угловатые движения.

Хак читает что-то про собаку, она лежит на пороге магазина и рычит, а мальчику надо пройти, он ужасно ее боится. Хак все это показывает в картинках, исполняя роли мальчика и собаки. Когда он заканчивает, ему аплодируют.

— Чем вы занимаетесь? — спрашивает режиссер.

— Я учитель, — отвечает Хак.

— А теперь попрошу Линду Каспарсон.

Моя соседка встает, легким движением головы отбрасывает за спину волосы.

Она читает балладу о сером камне. В ее голосе звучит то низкий, теплый тон гобоя, то бронзовый звон колокольчика — такой молодой, раскованный голос с очень своеобразным тембром, слушаешь его и забываешь обо всем.

Отзвучало последнее слово, в зале еще некоторое время стоит тишина.

Занятия кончились поздно. Я не спеша прошел через Белый зал. Горят только две люстры, в настенных зеркалах мелькает моя долговязая темная фигура.

— Александр, где ты? — кричат мне с лестницы.

Быстро спускаюсь вниз.

Линды там уже нет.

2

Прошло два дня.

Сегодня вечером в Белом зале урок ритмики.

Преподавательница Руса, невысокая, дебелая брюнетка, строгим голосом отсчитывает под аккорды рояля:

— Раз, два, три! Раз, два, три!

На ее уроках нельзя разговаривать, и это очень кстати: напротив меня Линда, и не знаю, смог бы я сейчас хоть слово из себя выдавить, мысли в голове перепутались.

Разучиваем полонез.

— Боже мой! — возмущается Руса. — Какие вы все деревянные! И вы еще собираетесь двигаться по сцене?

Стоп! Вообразите, что вы герцоги, графы, принцессы!

Для облегчения вашей задачи приказываю вам разговаривать во время полонеза! Только не выпадайте из роли. Непринужденно, чинно, непринужденно, чинно! Начали!

Звучат аккорды рояля.

— Линда, — говорю я, — как вам понравился мой замок?

— В нем слишком холодно, — отвечает она.

— Потому что зима, посмотрите, на окнах ледяные цветы.

— Мои любимые цветы — маргаритки, они бы замерзли в вашем замке, доблестный рыцарь! Кстати, кто этот господин в соседней с нами паре?

Я обернулся.

— О, это бравый Швейк, он же Стагутай, вы должны его знать.

— Да, мы как будто живем с ним в одном районе.