Голод. Одержимые

Нельзя злиться, нельзя паниковать, теперь только я несу ответственность за новую жизнь, раз папаша у нас с тобой, малыш, такой дебил.

Что же делать? Как избежать твоей смерти?

Хорошо хоть выскабливание не заставил врача делать.

Этот бы стал, уже не раз виделась с ним, когда кого-то из проституток сильно избивал клиент. Макар на мои просьбы хоть как-то приструнить богатых ублюдков не реагировал. Несколько раз меня затыкал и говорил, что это не мое дело.

Очевидно, моя беременность теперь тоже не мое дело.

Открываю глаза снова и вижу, как доктор мельком мажет по мне взглядом, а затем вниз, на макаровский пояс.

Смотрю туда же и вижу кобуру с пистолетом.

Тело мигом расслабляется, решение принимается быстро. Любовь к Макару ничто по сравнению с жизнью нашего ребенка, зачатого в самой страстной любви, на которую способны люди.

Я не моргну глазом, малыш, и никогда не пожалею о своем решении. Ты для меня самый главный.

— Ну, так что, — говорит врач и поворачивается полностью, показывая поднос с препаратом и шприцом для взятия анализа. — Вы не передумали?

Последняя надежда гаснет, когда взгляд Макара тяжелеет, а голос хрипнет.

— Не передумали.

— Знаешь, — вдруг заговариваю я, удивляясь, что при всей ненависти и ужасе происходящего, могу улыбаться. — А ведь ты прав. Нам не нужен ребенок. Лучше от него избавиться. Представь только вечно орущее создание, пеленки, распашонки, первые шаги и слово «Папа».

Подействует ли, не знаю, но задача не вызвать чувства или разжалобить, хотя вижу, как на последнем слове Макар дернул подбородком.

Задача — усыпить его бдительность. Расслабить. Заставить меня развязать.

— Лучше избавиться от него. Будем и дальше трахаться, как кролики. Правильно я говорю, Макарушка? — он рвано кивает, взгляд не сводит. — Зачем нам кто-то третий, раз мы есть друг у друга. Верно…

— Верно, — кивает он, как будто в дурмане, вижу через ткань, как кулаки сжимает в карманах. — Когда станет поспокойнее, возьмем из детдома или сделаем ЭКО.

— Прекрасно! — почти кричу, имитируя радость, стараюсь сдержать непрошеные слезы. — Убьем своего ребенка, чтобы взять или сделать чужого. Так и должны поступать люди с нашим образом жизни.

Дергаю рукой.

— У меня рука затекла, я так волнуюсь. Возьми меня за руку, когда я буду пить первую порцию препарата.

Он тянется к руке, но я деланно морщусь.

— Не так, хочу полностью чувствовать твою ладонь.

Он наклоняется, расстёгивает одну мою руку, пока врач все это время держит поднос.

Вместо желаемого действия вцепиться в глаза и выколоть их Макару, я тяну руку к твёрдой линии его подбородка, провожу по волосам и шее.

— Поцелуй меня, Макарушка, забери все страхи… — почти пьяно шепчу и руку веду ниже, по его согнутой спине, ощущая на губах сладкое ввергающее в трепет касание. Поцелуй набирает обороты, становится почти грязным. Влажным. Развратным. Совокупление языков, от которых обычно пламенеет тело, рвется ввысь душа. Обычно. Но сейчас лишь способ достижения цели.

Макар уже не обращает внимания на врача, наклоняется ниже, обхватывает рукой мою грудь, давая мне ощутить, как сильно он властен над моими чувствами. Обычно.

Но он забывает, что чувства к ребенку сильнее. Нет ничего страшнее матери ребенка, которого хотят обидеть. Она волчица, скалящая зубы. Она, рвущая на части жертву, медведица. Она тигрица, впивающаяся клыками в тело врага. А сейчас мой враг Макар.

Углубляю поцелуй, прикусывая, посасывая язык, шепчу как люблю его и медленно расстёгиваю кобуру, потом резким движением достаю пистолет, большим пальцем снимаю с предохранителя.

Вот и все. Отсчет пошел на доли секунды.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Раз…

Два…

Три…

Макар слышит щелчок, покидает губы и смотрит в глаза, прекрасно ощущая, как дуло пистолета теперь упирается в его плечо.

Хочу сказать, что лучше убью тебя, чем позволю причинить вред нашему ребенку, но молчу, потому что перед выстрелом говорят только преступники из дешевого кино. Но мы ведь не в кино, это долбанная жизнь, Макар и в ней нет места Хеппи Энду.

Нажимаю на курок, слышу глухой выстрел, пуля на вылет разбивает стеклянный стеллаж, и я вижу, как Макар тут же валится на пол от толчка, задевая поднос врача, от чего все падает за ним.

Направляю оружие на свидетеля, стараясь не смотреть на тело Макара.

Врач тут же меня отвязывает и склоняется к потерпевшему, пока я, пошатываясь, иду на выход. Бросаю оружие на пол.

Оборачиваюсь и вижу, как врач набирает номер скорой бригады.

— Он будет жить? — спрашиваю тихо, сдерживая желание подбежать, переживать, просить прощения.

— Будет… — говорит он, и я сбегаю, думая, что срочно нужно протрезветь, чтобы запомнить каждый миг этого безобразного вечера.

Выбегаю из больницы, на метро мчусь в общежитие и сразу собираю вещи, почти не отвечая на вопросы Даши.

Макар очнется, рана в плече зарастёт. Он будет искать меня.