Голод

– Вам всем был дан шанс на искупление, – объявляет Голод, окидывая их взглядом, – но ваша воля слаба.

Жнец отходит от тела и направляется к другой жертве – женщине.

Та открывает рот.

– Нет…

Она не успевает высказать свою мольбу. Голод взмахивает косой, и голова женщины падает с плеч. Кровь брызжет, тело обвисает в ветвях сжимающего его растения.

Теперь и мои крики вторят остальным.

Всадник почувствовал вкус смерти.

Голод переходит к следующему пленнику, затем к следующему и следующему, и его ужасное оружие разрубает каждого. Он безжалостно расправляется с обездвиженными горожанами, пока пол не начинает блестеть от крови. Тех, до кого он не добрался, деревья и кустарники медленно сдавливают в ветвях, пока не раздается хруст костей.

И новые крики… теперь уже не просто испуганные, а полные смертной муки.

В конце концов голос у меня хрипнет от крика, и мне приходится закрыть глаза, чтобы не смотреть на эту бойню. Все это так безмерно жестоко.

Растение, которое держит меня, давит крепко, но у меня, в отличие от других людей в комнате, не сломано ни одной кости и не раздавлены легкие.

Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем на складе наступает тишина. Единственные звуки – шум дождя и мои рыдания. Но и теперь я не открываю глаз.

Я слышу хлюпающий стук сапог Голода: он идет ко мне по лужам крови. С моих губ срывается всхлип, по щеке скатывается слеза.

– Открой глаза, Ана.

Я качаю головой.

Растение, держащее меня, ослабляет хватку. Я так долго была у него в плену, что теперь онемевшие ноги подкашиваются и не хотят меня держать. Я едва не падаю, но Жнец успевает подхватить меня.

Теперь я открываю глаза и встречаю его штормовой взгляд. Над головой у него торчит коса, снова прицепленная за спиной.

Я чувствую запах крови и влажное прикосновение рук Голода к моему телу.

Еще одна слеза испуга стекает по щеке. Я воображала себя храброй, когда проткнула ножом его руку. Думала по глупости, что, ранив его, сумею перенаправить его гнев с этих людей на себя.

Но вместо этого я только разожгла его ярость.

– Ты – лучшая из всех людей, каких я видел до сих пор. – Голос у Голода мягкий, шелковый. – И должен сказать, это не бог весть что.

С этими словами он подхватывает меня на руки и шагает к двери, пинком отшвыривая с пути отрезанную голову.

У меня снова подкатывает комок к горлу.

– Пусти меня, – говорю я с дрожью в голосе.

– Чтобы ты снова воткнула в меня нож? – фыркает он. Я опять слышу тихое хлюпанье под его сапогами, когда он шагает через лужи крови. – Нет уж.

Единственные, кто остался на месте, – люди Голода. Они стоически смотрят на эту кровавую бойню, но внутренне наверняка в шоке. Я-то точно в шоке, а ведь я все это видела уже не раз.

– Почему ты такой? – шепчу я, глядя на его щеку, забрызганную кровью.

Жестокий. Злой.

Он смотрит на меня, и линия его челюсти словно твердеет.

– А ты почему такая? Ты мне руку проткнула этим долбаным ножом.

– И за это ты убил полный дом людей?

– Я так или иначе собирался их убить.

Деревья и кусты расступаются на нашем пути, освобождая проход.

– Какое же ты небесное создание? – спрашиваю я, когда мы выходим за дверь. Дождь льет как из ведра, и я промокаю насквозь в первые же секунды. – Ты отвечаешь на сострадание жестокостью, на милосердие – предательством. – Снова прорываются слезы. – Если я о чем-то жалею в своей жизни, так это о том, что спасла тебя. И если бы я могла вернуться и все исправить, я бы исправила.

– Не стала бы помогать мне? – переспрашивает Голод, глядя на меня. С его лица стекают дождевые капли. Только по тону и выражению глаз я понимаю, что задела какую-то чувствительную струну.

– После того, что ты сделал? Даже не задумалась бы.

– После того, что я сделал? – На щеке Голода дергается мускул, и дождь, кажется, усиливается. – Не я начинал эту войну. Я ее заканчиваю.

Смотрю на него. Мои волосы прилипли к щекам.

– Никакую войну ты этим не заканчиваешь. Это просто зло ради зла.

Небо над головой озаряется вспышкой, и на мгновение лицо Голода становится нечеловечески суровым.

– Как ты смеешь судить меня, ты, ничтожество! – говорит Жнец, останавливаясь. – Вы все не более чем звездная пыль, наделенная сознанием. Через сто лет вы и ваши мелкие самодовольные верования исчезнут, память о вас будет стерта с лица земли, и все, что вы собой представляете, развеется по ветру. А я буду существовать так же, как и всегда.

– И что, меня это должно огорчить? То, что через сто лет ты будешь все тем же бездушным, гнилым созданием, а мне хоть раз в жизни дадут покой?

Голод бросает на меня гневный взгляд. Через секунду он вскидывает меня вверх, и на миг мне кажется, что он сейчас расправится со мной так же, как со всеми остальными. Но потом я понимаю, что прямо за мной, сливаясь с темной ночью, идет его конь.

Голод бесцеремонно затаскивает меня на сиденье, и я едва успеваю усесться, как всадник взбирается следом, и его тело прижимается к моему.

Схватив поводья, он цокает языком, и конь трогается с места.