Голод

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я, глядя, как море людей быстро заполняет комнату. Они держатся у стенок, нервно сбиваются в кучки. Несколько смельчаков отваживаются положить себе еды, но большинство, похоже, считает, что лучше к ней не прикасаться.

Болваны! – хочется мне заорать. – Зачем вы остались, если могли бежать? Всадник вас не пожалеет. Он не знает, что такое жалость.

Голод поднимает бровь.

– Я думал, ты хочешь, чтобы я занялся чем-то более человеческим. Разве вы, смертные, не любите вечеринки?

От такого ответа сердце у меня начинает колотиться еще сильнее.

– Смотри, – говорит он, указывая на столы, заставленные закусками и напитками. – Я даже еду не уничтожил.

Пока.

Мы оба знаем, что он это сделает. Как всегда.

Что бы он ни задумал, это будет его очередная жестокая выходка.

Оркестр начинает играть самбу, и это ужасное сочетание – веселая музыка и испуганные лица жителей Регистро.

Я сижу в кресле, и чем дольше ничего не происходит, тем сильнее я сжимаюсь от ужаса.

Люди – матери, отцы, друзья, соседи – начинают понемногу расслабляться. Шум в комнате нарастает: люди переговариваются.

Без всякого предупреждения Жнец хватает косу и поднимается со своего трона. Его бронзовые доспехи сверкают в свете свечей.

Раз – и тишина. Я никогда не видела, чтобы толпа затихала так быстро.

Жнец вскидывает руки.

– Ешьте, танцуйте, веселитесь, – говорит он, окидывая собравшихся взглядом.

Если Голод думал, что его слова как-то подстегнут веселье, то он ошибся.

Никто не двигается. Люди уже ели, некоторые даже веселились, но теперь никто не двигается с места ни на сантиметр. Даже музыка затихла. Похоже, всадник напомнил всем, что этот праздник слишком сюрреалистичен, чтобы в него можно было поверить.

Голод садится на место, сжимая оружие как скипетр, и хмурится. Чем дольше люди стоят не двигаясь, тем злее становится выражение его лица.

– Да черт вас всех побери! – восклицает он наконец, ударяя основанием косы о растрескавшийся бетонный пол. – Ешьте! Веселитесь! Танцуйте!

Люди испуганно повинуются: начинают двигаться, кто-то опасливо придвигается к столам с едой, кто-то неуверенно плетется к танцполу перед оркестром. У нескольких человек я могу разглядеть белки глаз.

Все еще стоит тишина, и тогда Жнец тычет своим оружием в сторону музыкантов.

– Эй вы, бесполезные мешки с мясом, делайте свое дело.

Те торопливо бросаются исполнять приказ, и с их инструментов слетают нестройные ноты. Как только начинают играть песню, люди стекаются на танцпол и начинают неуклюже переминаться.

В животе холодеет от этого зрелища, а кожа становится липкой, как будто меня застали за чем-то недозволенным.

Всадник смотрит на всех с мрачным лицом. Именно это действует мне на нервы больше всего. Голод смотрит на людей… как пантера на добычу.

Внезапно всадник поворачивается ко мне, и сердце у меня замирает от его хищного взгляда.

– Ну? – говорит он.

– Что?

– К тебе тоже относится. Танцуй.

Он кивает на танцпол перед нами.

На этой издевательской вечеринке? Ну уж нет.

– С кем? – спрашиваю я. – С тобой? – Я смеюсь, хотя смех звучит фальшиво. – Одна я туда не выйду. Для танца нужна пара.

На самом деле я так не думаю, но от одной мысли о танцах мне делается не по себе.

Голод вскидывает бровь, и по его лицу расползается медленная злобная улыбка. Вместо ответа он протягивает мне руку.

Я смотрю на нее, потом на него, потом снова на руку.

– Что ты делаешь?

– Тебе же нужен был партнер.

Он говорит медленно, как будто для того, чтобы я лучше поняла.

– Ты шутишь.

Всадник встает, пристегивает оружие к спине, становится передо мной и снова протягивает руку.

Охренеть. Он серьезно.

Я долго смотрю на эту руку. Мое мелочное «я» хочет отказаться – просто чтобы несколько секунд насладиться унижением Жнеца, но другое, рациональное и уже напуганное, «я» понимает: насмешки над этим человеком ничем хорошим для меня не кончатся.

Поэтому я беру его за руку.

Должно быть, это еще один трюк всадника. Но он ведет меня туда, где скованно двигаются в танце десятки людей. Все они стараются держаться от нас подальше.

– Ты хоть танцевать-то умеешь? – спрашиваю я.

В ответ Голод притягивает меня к себе и кладет одну руку мне на талию, а другой сжимает мою ладонь.

– Можно подумать, в этой человеческой чепухе есть что-то сложное.

Говоря это, всадник уже ведет меня в танце. Танцует он бессистемно, не по правилам, но в его плавных движениях чувствуется мастерство. Он движется, как река по камням, и я снова вспоминаю о его иной природе.

Я неохотно повторяю движения танца за Жнецом. Не знаю, куда деть свободную руку, и в конце концов кладу ее на покрытое доспехами плечо.

Несколько минут я просто таращусь на собственные ноги, пытаясь сообразить, куда шагать. Но чем больше я смотрю на свои сапоги, тем сильнее меня отвлекает темная рукоять кинжала.

– Они никуда не денутся, – говорит Голод. Его голос звучит надменно.