Голод

Я вздрагиваю, словно пойманная с поличным. Поднимаю на всадника округлившиеся глаза.

– Твои ноги, – поясняет он.

Я смотрю в его блестящие зеленые глаза. В свете свечей они сияют, как драгоценные камни.

– Ну и глупо, – бормочу я, главным образом чтобы отвлечься от мыслей о том, что свет свечи не только придает сияния его глазам. Все привлекательные черты его лица подчеркнуты этим светом, и карамельные волосы сверкают почти так же ярко, как его доспехи.

– Это ваш мир и ваши обычаи, – говорит он. – Я просто потакаю им.

Тут нужно бы ответить какой-нибудь остроумной репликой или отвести взгляд и отстраниться. Я не делаю ни того, ни другого, ни третьего. Я замираю под его завораживающим взглядом.

Под этим пристальным взглядом мне кажется, будто в жилах вспыхивают молнии. И я не могу не замечать, что, несмотря на жестокий изгиб рта, Жнец невообразимо красив.

Наконец, я отвожу взгляд и начинаю пялиться на всех и вся, кроме него.

– Волнуешься? – спрашивает Голод, сжимая мою руку.

– Не то слово, – признаюсь я.

– Хорошо. Значит, ты не забыла, кто я такой.

Я сжимаю губы. Он что, думает, я из-за этого волнуюсь? Если бы он знал, что, несмотря на весь ужас, который он внушает, я почти готова тащить его в постель и трахать, пока улыбка не сползет с его лица! И не для блага человечества. Глядя на него, я забываю, какой он мерзавец.

Его взгляд прикован ко мне все время, пока мы танцуем, и я стараюсь не обращать на это внимания. Хорошо еще, что я то и дело нечаянно наступаю ему на ноги. Это отвлекает, и становится легче не замечать его взгляда.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты совсем не умеешь танцевать? – спрашивает Голод, вновь привлекая мое внимание к себе.

– Ты щедр на комплименты, – саркастически отвечаю я.

– Почему ты так ужасно танцуешь? – с любопытством спрашивает Голод.

– Мне платили за секс, а не за то, чтобы я учила людей танцевать самбу.

Песня заканчивается, и я убираю руки. Жнец, однако, не спешит отпускать меня: его рука по-прежнему лежит на моей талии.

Его пальцы сжимаются, и он притягивает меня к себе.

– Держись поближе ко мне, – шепчет он мне на ухо.

Я сужаю глаза.

– Зачем?

Уголок его рта кривится. Через мгновение он отрывает взгляд от меня и обводит им комнату. И пульс у меня тут же пускается в бешеный галоп.

Жнец отходит от меня и возвращается к своему креслу, а я остаюсь стоять среди танцующих и гляжу ему вслед.

– Чем он тебя держит? – спрашивает мужской голос.

Я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Оборачиваюсь к мужчине, неслышно подошедшему сбоку. Это один из стражников Голода – кажется, тот самый, который недавно пялился на мои ноги.

– Что? – недоуменно переспрашиваю я.

– Чем он тебя держит? – повторяет мужчина. – Или ты с ним по своей воле?

Я пристально смотрю на него.

– А тебе-то что?

Мужчина пожимает плечом, а его взгляд скользит по моему лицу. Что-то слишком он мной интересуется.

Я отстраняюсь.

Жнец сидит в своем кресле, закинув ногу на ногу, и барабанит пальцами по подлокотнику. Его возбуждение снова ощущается. Он смотрит на комнату, полную людей, так, как будто его от них тошнит. Кажется, ему неважно ни то, что он сам вынудил их прийти сюда, ни то, что почти все они выглядят встревоженными.

Сердце у меня бешено колотится, дыхание учащается. Я явственно чувствую тяжесть кинжала в сапоге.

Стражник Голода все стоит рядом, как будто хочет что-то сказать, но ждет случая привлечь мое внимание.

Я поворачиваюсь к нему.

– Что ты торчишь возле меня?

Хм, я говорю совсем как Жнец. Набралась от этого ублюдка.

Стражник открывает рот. Лицо у него не то злое, не то оправдывающееся.

– Довольно, – говорит Голод, прерывая нас. Его голос разносится по всему залу.

Музыка обрывается, разговоры стихают. В тишине волоски у меня на руках встают дыбом.

Стражник наконец отходит от меня, хоть и с явной неохотой, и занимает пост возле одной из дверей.

Я бросаю взгляд на Голода, который все еще сидит в кресле с косой в руке, и вновь ощущаю ужасный холод в животе.

– Довольно этого фарса, – говорит он уже тише зловещим бархатистым голосом. – Вы все знаете, кто я такой. Вы все пытаетесь задобрить меня. Но я вижу вашу невоздержанность. Я узнаю голод и жадность, которые движут всеми вами. Меня от этого тошнит.

Он ударяет основанием косы в пол.

Бетон у нас под ногами идет трещинами, и все они расходятся от Жнеца, словно лучи солнца.

Люди вскрикивают от неожиданности, многие бросаются к дверям, но стражники Голода перекрывают выходы.

Всадник улыбается.

Эта ухмылка перебивает мой нарастающий страх.

Останови его.

Чувствуя, что сердце застряло где-то в горле, я достаю кинжал. Он чиркает меня по ноге, когда я вытаскиваю его из сапога, но боль едва пробивается сквозь звон в ушах.

Останови его, пока не поздно.

Я шагаю вперед, к Голоду. Тот смотрит на меня, но его мысли явно заняты другим.

Останови его. Ну же!

Я подхожу к всаднику и изо всех сил втыкаю нож ему в руку. Лезвие рассекает плоть и мышцы, и всадник оказывается пригвожден к креслу.

В тот же миг земля перестает дрожать, и трещины не ползут дальше.