Голод

Я не ответила. Смотрела в сторону в надежде, что она уберется восвояси. Легко ей говорить, когда у нее есть ангел-хранитель из плоти и крови, а не переменчивая тень, как у меня. Словно мне еще чего-то не доставало. Да и Даг почти ко мне не прикасается.

Иногда она прилагала усилия, начинала с начала, подъезжала с другой стороны.

– Говорят, с двумя детьми легче, чем с одним. Они развлекают друг друга.

– Вот как, – проговорила я.

Потом вперила в нее взгляд и нанесла удар в самое чувствительное место.

– А вы с Руаром больше не захотели иметь детей?

Так и сказала. Я знала, что после этого она уйдет. Она ничего мне не ответила, просто ушла к себе.

Иногда мне бывало стыдно за то, что я сказала и сделала. Но потом я подумала, что ничего не знала наверняка, все мои догадки. Бриккен никогда не объясняла, почему Даг остался их единственным ребенком – помимо Эмиля. Может быть, больше не получалось. Или она хотела, а он не хотел. Мне же ничего не говорили – как я могла проявлять тактичность?

Вероятно, с двумя детьми проще, чем с одним, однако я не собиралась это проверять. Бу находился везде сразу, следовал за мной по пятам, высасывал весь кислород. Чем дышать мне самой, когда мне не оставили воздуха? Всегда в метре от меня – каждый час, каждую минуту, сутки напролет.

– Замолчи! – затыкала меня Бриккен, когда я пыталась выразить свое ощущение в словах. – От ребенка не устаешь, только когда его нет. Если в один прекрасный день его больше здесь не будет, то что?

Больше она ничего не говорила. Я тоже молчала – она все равно не поймет. Это мой ребенок и моя ответственность. Ему что-то нужно, мне что-то нужно – но всегда разное. Когда мы катались на финских санях, он хотел домой, когда я хотела тишины, он хотел говорить. Когда мы замечали на ветке синицу, он спугивал ее, когда я хотела побыть одна, он следовал за мной, когда я уставала до изнеможения, он падал, разбивался и всхлипывал, орал, становился красным и сморщенным и не желал униматься.

Поэтому таблетки.

Сама я принимала целую, но он такой маленький – ему немного надо, чтобы успокоиться.

Четвертинку белого кругляшка – потому что ты требуешь от меня больше, чем я могу дать, потому что мне надо перевести дух.

Дверца шкафа слегка перекосилась на петлях, пакет с мюсли шуршал. Из окна налетел поток холодного воздуха, нашептывая мне, какая я плохая мать. Кусочек таблетки превращался в порошок, крошечные крупинки снега. Усыпляющие снежинки, как такой шарик, который можно купить на рождество – с машущим снеговиком. Я тщательно замешивала ему смесь, подогревала ровно настолько, чтобы он не обжегся. Крупицы ложились на поверхность смеси, как пыльца на озеро. Я размешивала, пока они не исчезали в овсяной пене. Бу выпивал и засыпал.

На следующий день. То есть через день. От таблеток он стал таким спокойным. Снова открывалась дверца шкафа – одной таблетки хватало на четыре вечера, когда я могла жить, а не только выживать. Иногда это давало мне время, которое я могла провести дома, иногда – возможность прогуляться одной по лесу. Моя любимая круглая кнопочка с надписью «пауза».

– Скоро вернусь, – говорила я Бриккен. – Бу так сладко спит, я немного прогуляюсь и скоро вернусь.

Скорее, скорее – прочь от дома, от людей. Спрятаться за деревьями. В лесу я обычно оставалась недолго, но помню один раз, когда я снова увидела дом только после заката. Часы молчания. Большая звезда улетела прочь, нырнула за горизонт, чтобы посветить кому-то другому в другой точке планеты.

Когда я вернулась домой, Бриккен посмотрела на меня долгим взглядом, но ничего не сказала. Продолжала варить варенье и кормить только что проснувшегося Бу яблочным кремом. Иногда звонила Лива, но я обычно находилась вне дома и пропускала ее звонки.

Баночка доктора Турсена закончилась, мы почали баночку Кошака. Мягкая бархатная пропасть на моей ладони. В некоторые дни я принимала еще одну. За несколько недель до того, как можно было пойти за новой порцией, в баночке уже показалось дно.

Ох, Бу, они нужны нам обоим – их явно не хватит!

И вот у меня отняли мое спасение. Таблетки кончились. Посреди ночи – черная желчь. Невесомый свинец. Черная дыра, в которую я падаю. Одинокая, без защитника. Никакого парашюта. Никакого спасательного жилета. Потерпевший крушение, забытый всеми моряк. Лоб сдавило. Груди тяжело обвисли. Болела спина. Все звали меня, чего-то от меня хотели.

– Я проголодался.

– Спустись, помоги мне вытереть посуду.

– Мама, я хочу писать!

– Мама, я не могу заснуть.

Я лежала, свернувшись калачиком под покрывалом, по щеке катилась струйка пота. Как поступила бы Унни, свекровь Бриккен? В тот момент мне и пришла в голову мысль про оружейный сейф в кабинете Руара. Целая баночка из коричневого стекла, столько таблеток, что их едва можно сосчитать. Они успокоят. Все равно он никогда ими не пользуется.