Голод

Должно быть, я задремала за кухонным столом. Среди ночи меня разбудил глухой удар о стену дома. Кто-то стал царапаться в дверь, словно пес хотел войти в дом. Вы мирно спали, а по доскам двери скребли чьи-то когти, будто барсук почуял запах мяса. Взяв в одну руку нож, я встала возле двери и открыла ее. Снаружи уже посерело, но несколько лучей лунного света скользнули в щель, когда я открыла дверь. Армуд был весь в крови. Он буквально упал на меня, в таком изнеможении, такой израненный, что я боялась, он умрет еще до того, как упадет на пол, но он ухватился за косяк и едва удержался на ногах. Ноги были голые, на волосах повисли земля и запекшаяся кровь, а одно бедро было крепко схвачено ремнем. Сделав пару неуверенных шагов к теплой печи, он схватился руками за колени, осунулся, потом спина согнулась, и он рухнул на пол передо мной и остался лежать.

– Отец!

Ты проснулся, напуганный взъерошенный, Руар, в твоем лице я читала свои собственные чувства. Твои глаза заметили все открытые раны на теле Армуда. Рубашку, превратившуюся в кровавые тряпки. Его дыхание было быстрым и поверхностным.

Я подняла его голову, держа ее обеими руками.

– Что произошло? – пыталась я спросить, но он только покачал головой, словно говоря «нет» всему.

– Залатай меня, как сможешь, Унни, – выдохнул он. – Я должен пойти забрать ее – она, скорее всего, умерла, но я не смог унести ее с собой. Нужно принести ее в дом, тогда мы засолим мясо, и еды хватит надолго.

Я не ответила. Никуда Армуд не пойдет в таком виде. Если хотя бы на одной из ран образуется гангрена, ему больше никогда не приведется есть. Он застонал, когда я потянула за его рукав. По его лицу струился холодный пот. Мне пришлось разрезать тщательно сшитую ткань, чтобы снять с него одежду, не повредив его еще больше. Под рубашкой он был весь опухший, в крови и в поту. Помечен мощными зубами и длинными когтями. Вы, дети, вылезли из постели, и я попросила вас снять с постели одеяла, вскипятить воду и достать мою красную шкатулку. Того запаса целебных трав, который имелся у нас дома, надолго не хватит. Я помогла ему лечь в постель. Потом, кажется, несколько часов отмывала разодранное мясо. Я протирала и протирала тело Армуда льняной тряпкой, и каждый раз, когда я выжимала ее, вода окрашивалась красным. У мужчины, пришедшего со мной через горы до самого этого места, вся спина была разодрана, словно исполосована широкими ножами. На левой ноге я увидела блестящую мышцу так отчетливо, как когда много лет назад освежевала овцу на пасторском дворе, где была служанкой. Эти раны были слишком глубоки – кипяченой воды было недостаточно, а ни белый мох, ни паутина, ни березовая кора не достали бы до глубин. Я окликнула тебя и Туне Амалию.

– Пописайте в горшок, – велела я.

Армуд зажмурился, когда я вылила вашу мочу на его открытые раны. Лишь бы это помогло.

Над ключицей проходили три узких царапины, там застряли земля и ошметки тряпок. Всю грязь надо убрать, иначе болезнь распространится. Целительница показала мне, когда кучер Карстен принес маленького мальчика, которого избили до полусмерти и оставили умирать на улицах Тронхейма. И еще раз, когда пьяница Бьерке принес свою Сигрид и сказал, что она упала на вилы. Самые глубокие раны опаснее всего. Ее нам не удалось спасти.

Глазами я спросила Армуда. Он кивнул, но отвел взгляд, когда я принялась нагревать на огне нож. Жилы у него на шее набухли, кулаки сжались. Вам, детям, было поручено поискать еще белого мха и смолы вдалеке, где вы не услышали бы криков. Я достала несколько хвоинок, застрявших в ране. Потом резанула. Его вопль проник мне в душу, как никогда не проникали крики тех, кого я лечила. Порезы были такие глубокие, видно было все нутро. Слезы и пот текли по его щекам, смачивая нашу постель. Он кричал, потому что он жив. Если бы медведица разодрала хоть один из больших сосудов, он так и остался бы в лесу.

В доме стало тихо, Армуд наконец-то потерял сознание. Я промывала, сжимала края ран, прикладывала воздушный мягкий мох и тысячелистник к большим ранам, смолу к маленьким. Две менее глубоких царапины на коже оказались длинными, словно от сабли. Все наши льняные полотенца и простыни лежали на полу, окровавленные. Вы вернулись из леса. Остановились в дверях, смотрели, едва дыша. Вы были такие маленькие, а везде была кровь, и я сказал вам:

– Радуйтесь этим лужам – когда человек не жив, кровь у него не течет.

Тут Армуд очнулся и улыбнулся вам. Туне Амалия сварила чай из ивовой коры, и он выпил несколько кружек, чтобы унять боль. Думаю, это помогло, потому что мышцы немного расслабились, голова опустилась на простыню. Я снова послала вас по делу.

– Принесите мне свежей березовой коры, – сказала я тебе, хотя снаружи уже стемнело.