Голод

В одно мгновение ты выскочил за дверь. Туне была послана за металлическим крюком, который, я знала, висел в сарае. Березовая кора, белый мох, смола и снова белый мох. Когда все раны были перебинтованы, я еле шевелилась от усталости, а Армуд едва дышал. В полном изнеможении я опустилась прямо на него, но он, казалось, и не заметил этого. Пот и слезы у него больше не текли, а я разрыдалась, уткнувшись в остатки его рубашки.

Наконец Армуд заснул. Жестами я показала Туне Амалии, чтобы она вела себя тихо и улеглась в ногах кровати, но чтобы дала ему еще ивового чая, если он проснется. Потом мы с тобой отправились в путь, Руар. Только ты и я. Металлический крюк, принесенный твоей сестрой, свисал с веревки у меня в руках. Ты нес нож Армуда. Вместе мы пошли разыскивать медведицу. Тебе было всего пять, но в глазах у тебя сверкала решимость. Я чувствовала себя бесконечно усталой, но птицы пели звонко. Свет уже возвращался – мне казалось, что еще только полночь, но в лесу уже наступало утро. Искали мы недолго. Мы ведь знали, где у Армуда его любимые грибные места. Там она и лежала – тяжелая темная неподвижная масса. Корзина для грибов, сплетенная мною из ивовой коры, валялась, разодранная в клочья, рядом со стволом дерева. Целое море тщательно собранных грибов – теперь они разбросаны вокруг, а земля взрыта и искорежена в тех местах, где тело Армуда бросало между стволами.

Ты пошел в сторону дома, убирая по дороге ветки и палочки. Я зацепила металлический крюк за передние лапы медведицы, готовясь тащить ее через лес, задом наперед, шаг за шагом, закинув веревку за плечо и вцепившись в нее руками.

Тело оказалось невозможно сдвинуть ни на пядь. Мне ни за что не удастся оттащить ее домой.

Ты вытащил нож из ножен и протянул мне. Мне придется освежевать ее прямо на месте. Шкура никак не отделялась. Поднялось солнце, между деревьями заиграли яркие краски, но ты заснул, прислонившись к стволу дерева. Нож вскоре затупился от толстой медвежьей шкуры. Я выругалась сквозь зубы, что не догадалась взять с собой точильный камень. Правая рука разболелась. Когда пора было собираться домой, я разбудила тебя, чтобы ты помог мне спрятать куски мяса для второго и третьего захода. Ловко, словно белка, ты влезал на деревья, раскладывая добычу на рогатках ветвей, вне досягаемости для зверей на земле. Я забросила шкуру высоко на дерево, чтобы забрать ее в последнюю очередь – маленькие птички выклюют жир, но сама шкура будет наша.

Руки отнимались, плечи болели, когда я тащила добычу домой. На второй заход я взяла с собой плетеный туесок на плечи, но он был у нас только один, так что тебе пришлось сделать тючок из простыни и тащить на спине. Мы сходили и в третий раз, таскали нашу поклажу часа два, хотя идти было недалеко. На плечах у меня выступила кровь в том месте, где в кожу врезались лямки от туеска, твоя кофта пропиталась пóтом и висела на теле, вся насквозь мокрая. Ни разу ты не спросил меня, долго ли еще, хотя ты был еще такой маленький – в школу только следующей осенью. Заметно было, что ты устал, Руар, когда ты вскарабкался на ветку и сбросил мне шкуру. Однако ты взял в руки последний кусок мяса, когда мы повернули к дому, бормоча, словно во сне, как мы наедимся досыта, какой вкусный выйдет обед из медвежатины. Нам пришлось оставить лесу его долю: печень, почки, так много еды осталось лежать на земле, но мне, по крайней мере, удалось забрать с собой медвежье сердце. Шкуру я несла на плечах, едва волоча ноги по тропинке. Твои веки начали опускаться задолго до того, как мы добрались до дома.

Мне следовало развесить куски мяса в то же утро, но я едва смогла закрыть дверь сарая, как ноги подогнулись. Заснув рядом с тобой и Туне Амалией, я словно погрузилась в мягкую безмолвную черноту.

Когда я проснулась, Армуда бил озноб. Ты, Руар, принес еще ивовой коры из шкатулки, спрятанной в деревянном сундуке, и измельчил в ступке вместе с тысячелистником, чтобы смягчить боль и горячку. Это позволило ему проспать весь день. Тем временем я занималась мясом. Отрезала большой кусок, чтобы приготовить в тот же вечер. Варилось оно дольше, чем я думала, но пахло едой, пахло вкусно. Прошел уже час после того времени, когда мы садились ужинать, и я решила, что все готово. Мы так проголодались. Поставив котел посреди стола, я налила в чашку Армуду, прежде чем ты разлил варево для всех остальных. Армуд ел, полусидя в постели, а мы – за столом. Мясо было жестким, местами по-прежнему сырым, но это была еда. С каждым куском медведицы я ощущала запах мха, в котором лежал Армуд, обхватив голову руками.

– Я долго искал чего-нибудь съестного, крался среди кустов, пытаясь поймать зайчонка, но ничего не вышло.

Голос его отдавался эхом в избушке, словно громыхала крышка от котла. Вы, дети, перестали жевать и смотрели отцу в рот округлившимися глазами.

– Только я бросил бесполезную охоту на зайца, как среди деревьев показалась полянка, вся желтая от грибов, – продолжал он. – Я шел от одной лисички к другой, собирая их в корзину, забыл обо всем на свете, не смотрел по сторонам.