Гойда

Мальчишка, кажись, не помнил себя от страха. Его сбитое от погони дыхание уж продрало горло до боли. Фёдор наклонился вперёд и, погладив Данку по шее, что-то шепнул ей. Та засеменила рысью и через пару шагов стала ступать, не опуская передней левой ноги.

– Славная моя, хорошая, – приговаривал Фёдор, ласково трепля гриву своей любимицы.

Выезжая из леса, Басманов громко присвистнул.

Опричники обступили Ивана Колычёва полукругом. Князю заломали руки да туго перетянули верёвкой. Колычёв уже успел продрогнуть на лютом морозе. Стоило ему увидеть Фёдора, так взор его замер. Меж тем Данка, будто бы хромая, приблизилась к братии, и Басманов спешился.

– Спускай! – велел Фёдор.

Штаден кивнул да прикрикнул на своём наречии, спуская гончих.

– Сукин ты сын, выродок Басманский! – заорал Колычёв.

Не успел князь договорить, как Фёдор пнул его в живот, заставив смолкнуть.

– От ей-богу, княже! – с усмешкой молвил молодой Басманов, опустившись подле Колычёва.

– Сам же знаешь – некуда мне деться.

Иван поднял взгляд на опричника. Кровь заливала лицо Колычёва, но он отчаянно надеялся, безмолвно молил, чтобы опричник подал знак какой. Фёдор едва-едва кивнул, сохранив насмешку на лице. Иван сглотнул, переводя взор на свору гончих, что воротилась из лесу. Пасти и лапы их были в крови. Колычёв сглотнул и вновь обратился взором на Басманова. Тот с жестокой улыбкой глядел на вернувшихся псов.

– Вот славно, славно! – молвил Фёдор. – Не то вон дура моя на корягу какую наскочила, – с досадой молвил Басманов. – Да в том бурьяне чёрт ногу сломит!

Колычёв молчал, оцепенев, верно, от ужаса – али от чего ж ещё? Вдруг он сделался покорен, склоняя голову свою, покуда один из братии занёс над ним тяжёлую секиру.

* * *

Фёдор прислонился спиной к конюшне, скрестив руки на груди. Взгляд его тупо пялился пред собой. Опричник ждал, как переменят ему лошадь. Подле ног Басманова лежал мешок с замёрзшей кровью.

«И пущай на той стороне уж в чём в чём, а в этом не корит меня», – вздохнул Фёдор.

– И куда же нынче? Токмо ж воротился, – раздался голос Малюты.

Фёдор поднял взгляд да неволею прищурился.

– К Филиппу, – молвил Фёдор, кивнув на мешок под ногами.

Скуратов огляделся и, завидя конюха, подозвал холопа. Крестьянин с поклоном поднял мешок да показал, что внутри. Малюта усмехнулся, поглаживая бороду, да велел воротить его обратно.

– От славно, славно, – молвил Малюта, разминая пальцы до хрусту. – Авось помощь нужна, Федюш? Гойда с тобой к Фильке смотаюся?

Басманов холодно усмехнулся да чуть подался вперёд, положа руку на сердце.

– Право, право, не смею занимать по сему пустяку, – мотнул головой Фёдор.

– Да полно тебе, какой же это пустяк? – усмехнулся Григорий.

– Дряхлый дед в оковах нынче так занимает тебя? Оно каков, враг по силам твоим? – спросил Басманов.

– Гляжу, Фёдюш, – произнёс Скуратов, оглядывая Фёдора с ног до головы, – с твоим языком предлинным ты сам-то до преклонных лет не это…

Скуратов не договорил, почесав затылок.

– Поживём – увидим, – молвил Фёдор, пожав плечами, – ты-то как-то со своим тугим слухом дожил.

Малюта оскалился в усмешке. Басманов посмеялся в ответ. Григорий, скорее, играючи, пригрозил Фёдору пальцем.

– От верно сказал, – пожал плечами Скуратов. – Поживём – увидим.

* * *

Дверь холодной кельи отворилась. Молодой опричник ступил внутрь, держа в руке холщовый мешок. Филипп поднял взор, в глухой каменный потолок. Его уста едва шевелились, вознося молитвы. Не разобрать было ни слова, да и ни к чему это было. Фёдор приблизился к узнику и, глядя на измученного старика, больше напоминавшего лишь тень, бросил ему под ноги свой кровавый груз.

Отвратительный тухлый звук разнёсся в келье, стоило страшному трофею шмякнуться об пол. Филипп невольно свёл свои седые брови и, не открывая глаз, понял, с чем явился опричник. Фёдор молча стоял над дряхлым стариком. Отчего-то Басманову показалось, что здесь, среди каменных стен, даже холоднее, нежели на улице.

– Ты верен слову своему, – тихо произнёс старец.

Фёдор свёл брови, внимая узнику.

– В том твой крест и твоё спасение, – молвил Филипп, – и сердце твоё – живое и бьётся.

Басманов хмуро смотрел на старца, ожидая, когда он окончит речь свою. Фёдор бросил беглый взгляд на мешок и отчего-то его пробрало страшное волнение, звеня в висках.

Опричник сглотнул и спешно покинул святую обитель.

* * *

Фёдор отворил дверь, и пущай он не ожидал нынче отца своего, радушно пустил в свою опочивальню, указывая на кресло подле стола. Оба Басманова были измотаны – нынче служба шла особенно тяжкая. Алексей безмолвно отдал письмо сыну, а сам рухнул в кресло.

Фёдор отошёл к печи и сел на сундук, чуть подавшись к огню, чтобы разобрать написанное. Несколько минут он читал послание. Алексей закинул голову наверх, переводя дыхание. Наконец Фёдор кивнул, откладывая письмо подле себя.

– И что же? – вопрошал молодой Басманов.

– Замолвишь словечко перед царём. И я уж тоже сослужу, чем смогу.

Фёдор кивнул, глядя, как пляшет огонь, как вздымается дух его и вновь унимается.

– Ага… – протянул сын.

– Чего угрюмый такой? – спросил Басман.