Гой

– Поэтому у Ленина с Троцким и получилось, – как ни в чем не бывало констатировал посланец митрополита и уже эмоционально добавил: – Но еще придет антиленин и отберет у кухарок фабрики и заводы, а землю вернет помещикам и крестьянам.

– Тоже еврей?

– Будут с ним и евреи, – уклончиво отвечал посланец митрополита. – Как же без них?

7.

«Аэропорт Бен Гурион, как много дум наводит он», – услышал Осик строки, пришедшие ему в голову. Он ожидал своей очереди на собеседование с представителем легендарных израильских органов безопасности. «Эти строки надо записать», – решил он и записал эти строки. Позади остались сутки переезда из Южной Пальмиры в Бухарест, день в Бухаресте и несколько часов перелета из Бухареста в Тель-Авив. За эти дни Осик почувтвовал всю прелесть многовековых еврейских изгнаний и исходов. Хотя, разумеется, и не всю. Главное, что-то такое он почувствовал. И ведь никто его как будто насильно из Орды и не гнал. А все равно.

На советской границе, уже лишенные советского гражданства евреи кочующей толпой проходили таможенный досмотр. Потом всех, от детей до стариков, погрузили в автобус, и он тронулся к нейтральной полосе, на кромке которой в салон зашел дюжий советский пограничник, явно уроженец средней полосы России, весьма экзотично смотревшийся здесь и в данных обстоятельствах, при автомате, естественно.

– Никого лишнего нет? – вполне дружелюбно осведомился он, прошел от водителя до заднего сиденья, вернулся обратно и неожиданно пожелал:

– Счастливого пути!

И автобус тронулся через нейтральную полосу в сторону румынских пограничников. Ровно с этого мгновения и впрямь назад пути не было, что Осик прочувствовал вполне:

«Прощай, Орда!».

Сколько же поколений предков было у него сейчас за спиной? Увозил ли он их души с собой, оставляя на этой земле могилы? Вспомнился Остап Бендер, некогда пытавшийся перейти эту же границу. Крепко вспомнится ему Бендер и на земле Израиля, но до этого еще надо будет дожить.

Румынские пограничники в салон не заходили, но лишь получили через окно от водителя палки колбасы, блоки сигарет и литры водки – эту нехитрую последнюю дань Европе от данных конкретных евреев, – и автобус покатил по румынской земле, тонувшей в ночной мгле. К рассвету добрались до Бухареста, день провели в строго охраняемой гостинице, откуда под конвоем отправились в аэропорт.

Международный аэропорт Бухареста был забит одними, уже бывшими, советскими евреями. Сотни растерянных людей, не очень понимавших, что их ждет, как-то старались отвлечь себя от непростых дум. Вот когда Осик впервые пожалел, что не направил свои стопы в Америку. Месяц назад они с отцом провожали в эмиграцию Анастасию Онисимовну, тоже лишенную советского гражданства. Бегущие из Орды в Америку евреи не бросались во Внуково в глаза, но выглядели обычными пассажирами. И настроение у Анастасии от предстоящей встречи с Америкой было приподнятое. Тут же, перед предстоящей встречей с Израилем, чувствовалась общая тревога, словно ожидающие посадки на самолет люди не сами выбрали свою судьбу, но были по меньшей мере вынужденными переселенцами. И это при том, что евреи, уезжающие в Америку, официально считались беженцами, а перебирающиеся на ПМЖ в Израиль числились репатриантами. «Такова правда истории человечества, – думал Осик, – истории, которая сама себе врет, да еще и документально».

И тут раздалась команда на плохом русском:

– Мужчинам построиться и отправиться на погрузку багажа.

Из толпы раздались возгласы протеста, которые были пресечены простым доводом:

– Тогда полетите в свой Израиль без багажа.

– Мало я их в войну пострелял, – услышал Осик диалог двух на вид крепких стариков.

– Они нас все равно больше постреляли.

Остальные добровольцы, которых оказалось не так много, шли молча.

Предстояло погрузить багаж всей этой толпы.

«Почему у одних получается сачкануть, а у других нет? И почему же у них получается, а у меня нет? Нервы у них крепче? Может быть, поэтому они и правят миром, а такие лохи, как я, вечно за них грузят их багаж? Вот интересно, кто лучше в Израиле устроится, хотя я уже догадался».

Багаж грузили не менее двух часов, а потом Осик дополз до Боинга и впервые в жизни очутился в заграничном самолете. Настроение сразу исправилось, а когда настоящие израильтянки в виде бортпроводниц начали подносить то, что в Южной Пальмире с незапамятных времен считалось деликатесами, Осик и вовсе воспрянул духом.

Израильский дознаватель оказался человеко совсем молодым, на вид чуть не старшим школьником или студентом младших курсов. Не то чтобы Осик ожидал, что для беседы с ним выделят генерала, но значение своей персоны для новой страны он расценивал выше, чем условный уровень младшего офицера, если не вовсе курсанта.

– Какой у вас был псевдоним в КГБ? – задал свой первый вопрос курсант.

«Почему вы решили, что у меня был псевдоним в КГБ?» – сразу же захотел спросить Осик, но вспомнив классическое: «Вопросы тут задаю я», решил не искушать судьбу.

– У меня не было псевдонима в КГБ.

– Почему вы поменяли фамилию?