Гоголь. Мертвая душа

Между тем Гоголь тоже был близок к обмороку. Он едва дождался конца вечера, чтобы уединиться. Минуты тянулись бесконечно. Он не мог ни читать, ни писать – просто сидел на кровати, не раздеваясь. Внезапная мысль обожгла его: как же он выйдет в парк, если дверь заперта на ночь, а ключ унесен лакеем? Разбудить его под предлогом бессонницы и необходимостью подышать свежим воздухом? Так лакей, чего доброго, утром хозяевам доложит, а то и следить возьмется. О, ужас! Что делать? Как быть?

Часы пробили полночь, потом половину первого. Наконец Гоголь решился. Осторожно ступая, он прошел по коридору и вошел в прихожую, подсвечивая себе спичками. Дверь оказалась не заперта, а была лишь заложена на засов. Стараясь не шуметь, Гоголь сдвинул его и шагнул на крыльцо, в голову пришла еще одна пугающая мысль о том, что кто-нибудь, спохватившись, вновь закроет дверь изнутри. Тогда придется выходить из комнаты Элеоноры. Но ведь она не случайно велела лезть через окно. Это значит, что в доме спят очень чутко. Да и ждет ли она его? Может быть, давно уснула. Дурацкое положение!

В полной растерянности Гоголь остановился в тени перед окном Элеоноры. Нигде в доме не горели огни. Где-то далеко брехала собака, да сонно вскрикивали лягушки. От пруда тянуло сыростью, штанины намокли в росистой траве, изо рта шел радужный парок. Он почувствовал, что озяб, и подумал, что разумнее всего вернуться, пока не поздно. Но тут его глаза различили белый силуэт в черном окне. Это была Элеонора. Она его ждала! Отбросив опасения и предрассудки уездной барышни, она рискнула принять его у себя глухой ночью и даже приоткрыла окно, как различил Гоголь, приглядевшись.

Он двинулся к ней и увидел, что она отступила в глубину комнаты и пропала там, Рама болталась отворенная. Переборов желание бежать, он вышел из тени, поставил ногу на выступ стены, взялся за подоконник и привстал, приблизив лицо к стеклу. В темноте проступали очертания разостланной постели и фигуры, сидящей на ней. А что, если это не Элеонора? Вот будет скандал!

Гоголь толкнул оконную створку и прошептал:

– Это я!

– Залазьте скорее! – донеслось из комнаты. – И тише, ради всего святого, тише!

Он поставил колено на подоконник и проскользнул внутрь. Элеонора продолжала сидеть, глядя на него снизу вверх. Ее глаза влажно блестели в темноте.

– Я пошла на это только ради вас, Николай Васильевич, – прошептала она. – Я знаю, что вы человек чести и не замышляете ничего дурного. Теперь говорите, для чего вы назначили свидание? Что побудило вас нарушить все возможные правила приличия?

Ее дыхание пахло молоком и мятой.

– Поверьте, Элеонора, если бы не крайняя нужда, я бы никогда не пошел на этот шаг, – заверил ее Гоголь.

– Вот как? – отозвалась она, и в голосе ее ему почудилось разочарование.

– Мы с другом приехали в Бендеры не просто любопытства ради, – произнес он шепотом. – У нас здесь важное дело.

– Да? – ее голос упал до едва слышного шелеста.

«Чем-то я ее огорчил, – догадался Гоголь. – Нет, она просто напугана до смерти. Она же совсем еще дитя. Семнадцать лет. Боже мой, как успокоить ее?»

Подчиняясь порыву, он опустился перед Элеонорой на колени и взял ее за вялую, холодную руку с Неживыми пальцами.

– Элеонора, – прошептал он, – не откажите мне в одной малости...

– Малости? – переспросила она плачущим голоском.

– Я хочу задать вам несколько вопросов и получить на них ответы.

– Да! – выдохнула она. – Вы же сами видите, жестокий. Да, да! Вот я вам и призналась. Вы довольны?

Гоголь, растерявшись, потерял равновесие и чуть не сел на пол. Разговор принимал неожиданный и даже рискованный оборот. Багрицкий был прав. Эта прекрасная девушка питала к Гоголю нежные чувства!

Он поспешно отпустил ее руку, оставаясь у ее ног.

– Это вопросы другого свойства, – выдавил он из себя.

– Другого? – переспросила Элеонора.

Он понял, что она совершенно сбита с толку, и поспешил объясниться. Подчиняясь наитию, он жарко шептал, что не имеет права говорить о чувствах под покровом ночи, втайне от всех, как вор, что такие вещи следует делать открыто, но теперь не до любви.

– Почему? – спросила Элеонора.

– Страшные дела творятся у вас в городе, – перешел Гоголь к главному. – Необходимо остановить преступников. Вы, должно быть, слышали про мертвых душ, Элеонора? Только не говорите, что нет. Все вокруг начинают отводить глаза и лгать, едва лишь речь заходит об этом. Но вы не такая, правда? Ведь я могу на вас положиться?

– Да... То есть нет... Поспрашивайте лучше других, Николай Васильевич. Я боюсь. Каждый, кто говорит на эту тему, подвергает себя смертельной опасности.

– Я защищу вас, сударыня. Положитесь на меня. Она посмотрела на него круглыми глазами:

– Вы? От Него?

Гоголь почувствовал себя задетым, хотя не подал виду.

– Ежели вы не доверяете мне, Элеонора, то знайте, что Багрицкий не секретарь мне, он лишь разыгрывает предписанную ему роль. На самом деле он лихой рубака, привыкший глядеть смерти в лицо.

Девушка покачала головой;