Впереди и слева три низкие стены из розового кирпича образовывали маленький тенистый закуток, и Кроуфорд повел ее к нему. Когда они опустились на землю, укрывшись от случайного взгляда любого, кто мог бродить здесь этим ранним утром, он открыл медицинский набор, развернул чистую белую тряпицу и расстелил ее на древней мостовой, а затем, надеясь, что Джозефина не преувеличила свой медицинский опыт, начал выкладывать инструменты.
Вырезать пистолетную пулю из-под кожи у Джозефины оказалось несложно. Лишь немного крови на поверхности, и в течение несколько минут Кроуфорд наложил шов на неглубокий надрез, а затем повязал на него и входное отверстие смоченные брэнди бинты. А для нее не составило труда ушить его рубашку, чтобы она плотно охватывала сломанные ребра.
Извлечь пистолетную пулю из его бедра представлялось более трудным, когда он стянул брюки, а затем улегся на живот и дал Джозефине наставления о том, как обращаться с хирургическими щипцами.
Рана начала закрываться, а сам он чуть не потерял сознание, когда она начала исследовать отверстие холодным инструментом.
― Прости, ― сказала она, после того, как он задушил в себе вскрик, сжав кулаки от боли.
― …ничего, ― прошептал он, сожалея о том, что последнюю каплю брэнди необходимо было сберечь, чтобы перевязать рану. Внезапно его прошиб холодный пот, а к горлу откуда-то из глубины комом подкатила тошнота. ― Говори со мной о чем-нибудь, когда будешь это делать, хорошо? О чем угодно.
Она протолкнула сомкнутые зажимы щипцов немного глубже, и он сам не понимал, как удержался от того, чтобы вскочить и выдернуть их наружу. Холодная сталь в ноге резко контрастировала со свежей, горячей кровью, ручейками сбегающей по его бедру, собираясь в маленькие лужицы на усыпанной песком мостовой.
― Ну, я рассказала тебе, почему
― Я, ― выдохнул он, ― не работал на этого проклятого вампира. Ну ладно, работал, но я ―
Он почувствовал, как кончик щипцов коснулся серебряной пули. ― Стой, ― поспешно сказал он, ― ты на месте. Теперь ― Боже помоги мне ― подай немного назад, раскрой щипцы
Она мрачно кивнула. ― Похоже, у австрийцев… союз с этими каменными людьми, ― задумчиво сказала она, работая металлом в его ноге, и кровавая лужица доползла до его колена, ― но они разные жизненные формы, и не могут… ― я держу пулю. Что дальше?
Кроуфорд стиснул края разрушенных мраморных плит под ним. ― Медленно, ― прошептал он. ― Тащи.
Она начала тянуть, так осторожно, что сначала он даже этого не заметил. ― Вполне возможно, что они не могут понять истинные цели друг друга, ― продолжила она. ― В лучшем случае, это лишь брак по расчету. Держу пари, что единственными, кого ты защищал от вампиров, были люди важные для австрийцев.
― Так и было, ― глухо ответил он. Теперь он, наконец, почувствовал тянущее усилие. ― Все, кроме Китса ― да и это была, очевидно, лишь попытка осчастливить его вампира. Напряжение в ране усилилось.
― Попытка не удалась, ― невозмутимо ответила Джозефина, медленно увеличивая тягу и свободной рукой надавливая на его обнаженное липкое от крови бедро. ― Теперь она без хозяина. Он знал, что должен умереть, и сделал это. Как-то раз он даже заговаривал о самоубийстве.
― Без хозяина, ― эхом отозвался Кроуфорд. Спустя двадцать пять лет. Внезапно он вспомнил рассказ Северна о том, как Китса продержали в карантине в порту Неаполя до его Дня Рожденья 31 октября ― без сомнений, карантин тоже был любезностью, которую австрийцы оказали вампиру Китса: задержали прибытие Китса, крушение надежд, а вслед за этим возможное желание умереть, до той роковой ночи, чтобы ламия успела найти себе нового младенца и усыновила его, как когда-то, четверть столетия назад, усыновила самого Китса. Австрийцы, по сути, принесли в жертву итальянского ребенка, чтобы вампирша, не важно, что выберет Китс, не осталась без хозяина.
«И выбор у нее был богатый», ― горько подумал он. И спросил себя, что если младенец, которого она выбрала, был одним из тех, что анонимно доставили ему через решетку в стене сиротского приюта Святого Духа.
― Она выходит, ― сказала Джозефина, ― не напрягайся.
Сжимающие пистолетную пулю щипцы были гораздо шире, чем когда они входили внутрь, и Кроуфорд чувствовал, как рвутся мускулы, когда Джозефина непреклонно тащила их наружу. Он зажмурил глаза и стиснул зубы. Дыхание вырывалось из него судорожными полузадушенными всхлипами. Пот градом катился на мостовую, размывая натекшую на нее кровь.