Гнилое яблоко

Миико вскоре нагнал меня. Он тихо посвистывал носом, задыхаясь от быстрого шага. Оглянувшись на него, я увидел, что его лицо затянуто той же тупой безучастностью, что и когда он спал. Его открытые глаза, ничего не выражая, были все равно что закрыты. Мне захотелось встряхнуть Миико еще разок, чтобы проснулось не только его тело, но и мозги.

Отум обогнул меня, заодно с нескрываемым удовольствием врезав мне плечом. Миико вдруг выдал смеющимся голосом, резко контрастирующим с его угнетенным состоянием:

– Ручей быстро течет, беды наши унесет, – строчка из глупой песни, которую крутили по радио по сто раз на дню. – А куда принесет? – спросил Миико и хихикнул.

Он наклонился, прижал к животу ладони, и из его рта хлынул поток воды.

– Зря ты пил из озера, дубина, – сказал я, отворачиваясь.

Не было времени разбираться с Миико. Вперед, пусть все закончится скорее.

13. Элейна

Скоро мы увидели то самое мертвое дерево. Оно стояло одиноко, расставив как руки голые ветки, и походило на большое чучело. Его кора была совсем черной, прогнившей под дождями, которые омывали дерево в течение многих-многих лет.

– Оно самое, – выдохнул Отум с облегчением.

Я смотрел на дерево и думал, что наличие такого впечатляюще мрачного объекта на фоне идеально для сцены смерти. «Отчего оно погибло?» – не успел спросить я, как нашел ответ, обойдя дерево. Ствол треснул, и трещина оказалась столь глубока, что дерево высохло. Темная щель походила на пещеру.

Отум уходил, утаскивая за собой Миико, а я все смотрел.

(гнилая вода внутри, лучше убегай прочь от ее страшных историй)

Стенки трещины покрывал серый налет. Я знал, что это, и все равно потянулся потрогать. Мои пальцы заныли, погружаясь в лужицу холодной вязкой жидкости на дне. Наклонившись, я уловил мерзостный запах гниения и отшатнулся.

Я догонял Отума и Миико, и меня колотило от отвращения. Бросив взгляд на свою руку, я увидел, что пальцы испачканы серым. Подсохнув, склизкая грязь превратилась в пыль. Теперь понятно, почему эта долина называлась Долиной Пыли. Здесь пыль возникала

(бред)

и отсюда разносилась по округе. Вечный вопрос: откуда берется пыль? Само слово «пыль» звучало неприятно. У меня оно ассоциировалось с умиранием и распадом. Пыль как зола, оставшаяся от сожженной плоти.

Все, не стоит больше терзать вопросами мою бедную голову. Просто упасть в поток…

Трава хлестала по ногам. Злая трава, жесткая, как проволока. Я не помнил, чтобы она была такой раньше, до того, как мы вступили на глубинную территорию Долины, границу которой отмечало мертвое дерево. Сколько сухих веток на кустах… Здесь было слишком тихо, и я спрятался от неуютного окружения в себе самом, впав в оцепенение.

(сознание дрейфует, как пустая лодка)

(Миико идет, а руки его не раскачиваются, локти плотно прижаты к телу)

(возможно, у меня уже недостаточно сил для побега)

Небо снова затянуто тучами, и в полдень в Рарехе мнимые сумерки. Я прохожу мимо окон старухи Огве. Окна закрыты ставнями, хотя ей следовало бы больше опасаться подозрительных личностей, которым она сдает комнаты, чем людей снаружи (на дверях нет таблички; значит, все занято). Как всегда, возле ее дома стоит резкий неприятный запах.

(время идет медленно, потом бежит сломя голову; опять круги из камней на земле, и я вспоминаю, что уже замечал их десять минут назад)

Обойдя дом, я вижу саму Огве, ковыряющуюся в маленьком садике перед домом. Она стоит задом ко мне. Отвратное зрелище, и я отвожу взгляд. Потом Огве разворачивается и смотрит на меня. Ее глаза глубоко утоплены в глазницах, всегда в тени, откуда они сверкают тускло, как осколки стекла, рассыпанные по пыльной дороге. Мне противен ее рот, перечерченный вертикальными морщинами, как будто губы сшили друг с другом несколькими стежками грубой нити. Мне вдруг думается: «Это самое худшее место». Я убегаю. Огве кричит мне что-то.

(круги на земле)

Она кричит, вскоре затихает, но уже другие крики планируют, как хищные птицы.

– Если тебе так плохо здесь, вон отсюда!

Навстречу мне бредет женщина, на ее лице кровь. Я смотрю на нее и думаю, что знаю ее, но после замечаю, что ее темные волосы на самом деле светлые.

(Белая Женщина)

Не женщина, девочка лет двенадцати. У нее блеклые глаза, волосы белые, как мел.

– Убегай, если ты так страдаешь, сука!

И девочка вцепляется в меня, обхватывает меня холодными, мокрыми руками. От нее пахнет застоявшейся водой. Я пытаюсь отшвырнуть ее, не чувствовать тепло ее гнилостного дыхания на своей груди, и одновременно меня пронзает такая острая жалость, какой я никогда не чувствовал – это как, стоя в лодке, бить веслом тонущего человека.

– Ты просто боишься, тварь. Если твоя жизнь так ужасна, перестань ныть и сдохни, беги прочь из нее!

Пальцы девочки пробираются под кожу. Я чувствую их холод в своем теле, когда они проникают сквозь мышцы и касаются костей.

– Беги!