Глубокое течение

— Ты меня не упрекай. Ты его тоже не лучше знаешь. Тебе известно, что три дня тому назад отряд Жовны был в районе Лоева, а мы с тобой до сего дня ничего не знаем о его возвращении. Это — раз, — он загнул палец. — Второе: все мы не раз слышали, что Жовна — окруженец, кадровый командир, а на самом деле — он буфетчик. А-а? Об этом тебе известно? Два…

— И это я слышал. Но я думаю, что надо потерять здравый смысл, чтобы поверить в измену командира, который уже почти год беспощадно бьет врага. Подожди… Не перебивай… То, что он окруженец, мы слышали от других, а не от него. Вот я и говорю: плохо, что мы так мало изучаем наших людей, товарищ командир. Да, Жовна некоторое время был буфетчиком. Но перед этим он был главным кондуктором. и даже лучшим кондуктором. Буфетчиком он стал, когда заболел язвой желудка и не мог больше ездить. И без работы не мог сидеть. Вот ему и предложили… Буфетчик тоже профессия! А имя его немцам понадобилось, как имя командира маневренного отряда. Посмотри, какова «география» их преступлений: где Любовна, где Косино и где Межи? — Лесницкий повернулся к карте Приднепровья: — Треугольник. Тридцать-сорок километров расстояния от одного пункта до другого… Ясно? А Жовна скоро появится, — я не сомневаюсь. И не будем зря время тратить — лучше обмозгуем, как быстрей ликвидировать и этот бандитский отряд и результаты его деятельности. А уничтожить его нужно немедленно, да так, чтобы ни один из этих негодяев живым не вышел. Я думаю, — начнем дело с экстренного выпуска газеты. Дадим шапку: «Не верьте фашистской провокации! Очередные преступления гитлеровцев и предателей народа». Если мобилизуем все силы, до утра выпустим двойной тираж. По мере выхода газеты будем рассылать агитаторов во все стороны. В деревни, где произошли эти кровавые события, направим группы во главе с опытными товарищами. Ну, например, в Косино пойдет Лубян, Межи поручи Залесскому — ему ближе, и он хорошо знает село. В Любовку пойду я сам. Вот так…

Лесницкий повернулся к радисту, который уже сидел на кровати и с интересом прислушивался к этому, не совсем понятному для него разговору. Алексея Гончарова совсем недавно выпустили из специальной школы. И вскоре после этого его, вместе с двумя другими выпускниками, посадили в самолет и сбросили с радиостанцией в глубоком немецком тылу. Они быстро нашли того, кого им нужно было найти, и удивились, узнав, что попали к секретарю подпольного обкома партии. Два его товарища остались при обкоме, а его направили в партизанскую бригаду.

Теперь, затаив дыхание, он слушал разговор и снова удивлялся; в голове рождались разные романтические планы.

— Товарищ радист, пойдите найдите партизана Евгения Лубяна.

Он вскочил, торопливо одернул гимнастерку, поправил ремень.

— Есть, товарищ комиссар, найти партизана Лубяна. Можно идти? — красиво козырнув, он щелкнул каблуками и быстро выбежал.

Лесницкий с удовольствием посмотрел ему вслед, улыбнулся.

— Здорово! Люблю дисциплину, — и, снова повернувшись к Приборному, понизил голос: — Садись и слушай… Одновременно нам нужно заслать в этот отряд своего человека, чтоб легче было накрыть этих бандитов…

— Это идея! Но кого? — сразу поддержал его Приборный.

— Я думаю — Майбороду.

— Майбороду?

— Что ты удивляешься? Наилучшая кандидатура для такого дела. Смелость, сообразительность, любовь к приключениям, умение играть любую роль. И даже эта губная гармоника, знание блатного языка и песен… А способность выпить литр самогона и не пьянеть, а? Это очень хорошие при таких обстоятельствах качества. Наконец тем, что он не местный, исключается всякая возможность случайных встреч. Словом, хлопец, как говорят, кругом шестнадцать…

Вошел Женя Лубян. Он тоже только этим утром вернулся с задания и привел в отряд двадцать комсомольцев. Он, по-видимому, отдыхал — лицо его было заспанно, волосы спутаны. За последнее время Женя очень похудел, даже пожелтел, и Лесницкий заботливо спросил о его здоровье.

— Ничего, товарищ комиссар, это от недосыпания. Я ведь три ночи не спал.

Комиссар подавил вздох. Ему стало жаль хлопца чуть ли не до слез, и он стиснул зубы.

«Эх, у такого парня отняли молодость! Учиться бы ему сейчас, любить… А тут…»

Комиссару трудно было сказать Жене, что и эту ночь ему спать не придется, а завтра на рассвете нужно будет отправиться за тридцать километров. Он спросил:

— Знаешь о событиях в Любовке и Косино?

Женя утвердительно кивнул головой и, немного подумав, сказал:

— Нужно газету выпускать, товарищ комиссар. Я тут уже немного подготовил, — и он достал из кармана несколько листков бумаги, исписанных мелким почерком.

Волна отцовской нежности к этому неутомимому юноше захлестнула комиссара. Он встал, сделал шаг к Жене, но сдержал свой порыв и, даже не спросив, когда же он успел сделать все это, просто сказал:

— Вот и хорошо. Садись. Почитаем, подумаем. Допишем остальное.